Зона ужаса (сборник)

Вот как все обстоит, чтоб ты знал. Я сижу сейчас перед монитором, за окном уже ночь, накрапывает мелкий дождик. Рядом, в соседней комнате, в нашей постели спят моя жена и наш кот Яшка. Пока они спали, я редактировал один из последних рассказов в этой книге, но притомился (каждодневная редактура собственных текстов в течение месяца – адски утомительное занятие) и решил сделать перерыв. Чтобы отвлечься и отдохнуть, я взялся, ха-ха, редактировать уже написанный черновик послесловия. На моей банковской карте осталось меньше десяти тысяч рублей, за последние пару месяцев я стал больше курить и набрал (еще) пяток лишних кило. Завтра мне опять на работу, а впереди масса иных дел, и, в общем, в свои без малого тридцать четыре я не достиг каких-то выдающихся успехов, не сорвал джекпот в лотерее жизни и сам прекрасно это понимаю.

Но к одной большой истории я все-таки причастен.

Так вышло, что за последние годы я выступил составителем целого ряда, как говорят, довольно неплохих жанровых антологий – в стране, где хоррор долгое время считался низким, плохим и просто неприемлемым для местных авторов жанром. А до этого в течение многих лет сочинял страшные рассказы и писал статьи, вел (да и сейчас веду) несколько известных хоррор-сайтов. Таким образом, мне посчастливилось приложить руку к созданию по меньшей мере одной совершенно великолепной, шикарной истории, истории с большой буквы, настоящего шедевра – к Истории становления русскоязычной литературы ужасов. Сюжет ее драматичен и полон перипетий, в нем нашлось место даже настоящей трагедии, каковой я считаю смерть одного из самых талантливых молодых наших авторов, Владислава Женевского, но в итоге все заканчивается хорошо.

Хотя почему заканчивается? Начинается! Мы всё еще в начале пути, как мне кажется, так что я и мой кот смотрим в будущее с одинаковым оптимизмом. Главное, чтобы меня и мой любимый жанр не ждали сюрпризы вроде кастрации, которая предстоит Яшке.

Еще мне кажется, что я знаю, как понять, в чем суть той или иной истории. Я называю это «правилом опрощения». Если ты можешь ответить себе на вопрос «о чем эта история» как-то иначе, чем просто пересказав сюжет, и если ты можешь при этом ответить достаточно просто, то, скорее всего, ответ верный. И, вероятно, история хороша. Даже большой и сложный сюжет, если история хороша, все равно сведется к простому ответу, разве что таких ответов может быть много.

Например, рассказ «Снежки». Нехитрый его сюжет повествует о маленьком мальчике, которого бабушка держит взаперти, потому что в мире случилась такая банальная вещь, как зомби-апокалипсис. И в конце, после смерти самой бабули, он убегает на улицу, чтобы поиграть в снежки со своими уже мертвыми друзьями. Всё. Но если попробовать как можно проще сказать, о чем эта история, то… Она о том, как ребенок идет на верную гибель. Как наши желания и мечты приводят нас к печальному итогу. Как молодость и старость по-разному воспринимают жизнь и смерть. Много простых, но по сути верных ответов, порожденных самой историей, – по крайней мере, мне приятно думать, что это так.

Не всякую хорошую историю можно назвать хорошей литературой, но всякая хорошая литература имеет в основе примечательную историю.

Правило опрощения здорово работает, если применять его к отдельным текстам. Немного выше я помянул Стивена Кинга (а как ты хотел, читатель? Это имя встречается в каждом втором послесловии к любой хоррор-книге, изданной на любом языке в любой части света за последние «-надцать» лет). Так вот, для большинства произведений Кинга мы легко можем применить правило опрощения, чтобы ответить на вопрос, о чем они. Причем ответы будут достаточно разными в зависимости от самих историй. А вот триллеры Дина Кунца обычно (да простят меня поклонники его таланта) лишены подобной глубины, так что ответ на вопрос «о чем это» применительно к ним зачастую сводится к одному и тому же. К чему-то вроде: «О том, как мужчина и женщина, полюбив друг друга, а заодно и золотистого ретривера, справляются с разного рода неприятностями».

Я думаю, правило может работать и для творчества того или иного писателя в целом. О чем пишет Кинг? В основном о людях – хороших и плохих. Об их пороках, червоточинах в душе, о психологии. О чем пишет Кунц? О приключениях, столкновении с опасностью и ее преодолении… и о ретриверах, куда ж без них. Мне кажется, в этом и кроется главное различие двух видных авторов. И если я прав, то метод опрощения работает.

Но можно ли его применить не к отдельным авторам и произведениям, а к жанру в целом?