Зов ястреба

Миссе Луми плакала – и сама не знала, почему именно плачет. Тому было слишком много причин. Разлука с мамой – никогда прежде они не разлучались дольше, чем на день – с Ильмором, который Миссе никогда не покидала, с её комнаткой, набитой ящиками бусин, перьев и разноцветных ниток… Со всем, из чего до вчерашнего дня состояла её жизнь.

В глубине души, что бы там ни говорила мама, Миссе всегда считала себя неудачницей – в школе её вечно ловили на списывании там, где другим сходило с рук, она постоянно попадалась на глаза ребятам, с которыми мечтала дружить, в самом дурацком виде. Даже нитка на вышивке Миссе часто рвалась в самый неподходящий момент, а у мамы такого почти никогда не случалось.

И вот – апогей неудач. Окончательное подтверждение всех опасений. Ступая под Арки, Миссе боялась только одного: больно ушибиться при падении после того, как закружится голова и кровь пойдёт носом. И вот: мало того, что Арки выявили в ней способности препаратора – как сказал бы учитель Туре, статистически невероятное событие – они оказались ещё и неприлично, ужасающе, жутко сильными.

Миссе прекрасно знала, что те, кто способен пройти все четыре Арки без труда, встречаются не так часто, а значит нечего и рассчитывать на то, что ей позволят стать механикером или кропарём. Первое она представляла себе смутно, второе точно было кроваво и страшно, но она бы и на это согласилась, лишь бы не ходить в Стужу.

Впервые в жизни Миссе чувствовала такую сильную зависть – к Ульму, которого посредственное усвоение защитило от самого ужасного, и нечего было хмуриться и мрачнеть. На его месте она бы радовалась, да, радовалась.

А её ничто не спасёт от участи ястреба или охотницы – непонятно даже, что хуже, слишком мало она знала про то, как на самом деле проходит служба что тех, что других. В ней нет самообладания Сорты, которая явно не рисовалась, успокаивая сестрёнок, не проронив и слезинки. Она не сумеет быть такой смелой, твёрдой, решительной – даже безбашенной, а всеми этими качествами явно должен в полной мере обладать препаратор, обречённый охотиться в Стуже.

Миссе вспомнила, как мама сказала ей после того, как смочила её затылок кровью – собственной, потому что у неё не было отца – чтобы она была хорошей девочкой, слушалась старших и старалась учиться хорошо. Но всё это не поможет – обе они хорошо понимали, что не поможет, и всё равно Миссе постаралась улыбнуться и пообещала маме, что в Химмельборге будет стараться изо всех сил.

И она собиралась сдержать обещание – но только когда они приедут в Химмельборг. Здесь, в поезде, мчащемся через Стужу, минуя снитиров, наверно, изумлённо глядевших им вслед, и сияющие огнями кьертанские поселения, Миссе Луми была уже не в Ильморе, но ещё и не в столице. Как будто немного нигде – а значит, пока не обязана держать обещание…

– В том, чтобы плакать, нет ничего стыдного, – вдруг сказал ястреб, до сих пор шедший рядом с ней сквозь вагоны молча. – Но лучше не плачь при других, когда окажешься в столице. И не бойся так, ладно? Мы сделаем всё, чтобы тебе помочь. Ты – одна из нас.

Кажется, не одну её это не слишком подбодрило – Унельм хмурился и всё время смотрел в пол, нервно постукивая себя по колену.

Зато Сорта успела не только снять шапку и шубу, но и привести в порядок волосы. Косы у неё лежали, обвившись вокруг головы, волосок к волоску, и вид был совершенно непроницаемый. В нём не было ни страха, ни вызова, ни попытки угодить. Миссе хотела бы уметь смотреть так же, но слёзы бежали и бежали по щекам, да к тому же она начала ещё и самым жалким образом шмыгать носом. Ей было стыдно, потому что после слов ястреба ей хотелось показать ему, что она может держать себя в руках, но ничего не выходило.

Искоса она наблюдала за ним. Его глаза, чёрный и жёлтый, затуманились, как будто он видел слой Души прямо сейчас. Воспользовавшись тем, что он не смотрит на них, Миссе снова разглядывала его лицо – путаницу белых и чёрных шрамов, ухо, верхнюю часть которого как будто срезало острым ножом, темноту, расползавшуюся по лицу от глаза орма.

Она представила, что когда-то и её лицо будет выглядеть так, если не хуже, и ей снова захотелось плакать.

Недавнее оживление как будто резко покинуло Строма, и Миссе вдруг заметила, что под его разноцветными глазами пролегли тёмные глубокие тени.

– Вам пора. Отдохните хорошо. Завтра у вас непростой день.

Он ушёл в другой вагон так стремительно, что пола плаща подняла лёгкий ветерок.

Некоторое время они трое постояли у закрытой створки. Миссе не знала, о чём говорить с Унельмом или Сортой, – но ей очень не хотелось уходить в свой отсек, оставаться одной. Она знала, что не сможет уснуть и снова будет плакать, может быть, до утра.

Но что если Унельм и Сорта чувствовали то же самое? Он казался хмурым, а она – спокойной, но вдруг и то, и другое было только маской? Возможно, они-то понимали, что учиться самообладанию стоит уже сейчас… Не дожидаясь, как решила она, приезда в столицу.