Зов ястреба

– Расслабься. То, что я ищу, либо есть, либо нет. Изобразить это невозможно. Ты привыкла анализировать всё, что видишь и слышишь, верно? Это хорошая привычка. Редкая для уроженки окраины – уж извини мне столичное самодовольство.

– Вы родились в Химмельборге?

Сама не знаю, как это вышло, – само собой. Свой вопрос я произнесла, в точности повторив интонации, с которыми он атаковал меня.

– Нет. В Тюре. В пригороде Тюра, если быть точным. Но в раннем детстве меня привезли сюда.

– Ваших родителей вызвали сюда работать?

– Отца вызвали. – Он моргнул, как будто отгоняя ненужное воспоминание. – Но обо мне мы сегодня говорить не будем. Лучше поговорим ещё о тебе.

Он не позволил мне перехватить инициативу в разговоре – впрочем, я и не рассчитывала, но попытаться стоило.

– Хорошо.

– Какие книги ты любишь читать?

Мы поговорили о книгах. О моих впечатлениях от жизни в Гнезде.

Наш разговор перестал напоминать допрос и стал просто разговором – но я не позволяла себе расслабляться, чувствуя, что всё ещё не закончилось. И я не ошиблась.

– Давай вернёмся к тому, о чём мы говорили в поезде. Ты не против?

На этот раз я сама, не дожидаясь его, отпила глоток, поморщилась.

– Я против. Но если это необходимо, я расскажу вам то, что вы хотите узнать.

– Хороший ответ. Да, прости, Хальсон. Это необходимо. Мне не нужны подробности – сейчас. Но между нами не должно быть места лжи и недоверию. Расскажи мне то, что сама сочтёшь нужным, идёт? Но я хочу знать, как вышло, что ты знала заранее.

Это было трудно – труднее, чем я ждала. В горле как будто разбили стекло. Я никогда и никому не рассказывала о том, что случилось. И теперь мне было очень больно. Такая боль – из тех, что не утихает со временем. Такая боль мучает годами – и становится одной из опор, на которых стоишь ты сам. Если поделиться ей с кем-то, отдать – с чем ты останешься?

Кроме того, мы с Унельмом поклялись друг другу никогда не делать этого. Стать клятвопреступницей – или отказаться от возможности, о которой нельзя было и мечтать?

Не лги, если можешь не лгать.

– Я поклялась не говорить об этом.

Он пожал плечами – на него это явно не произвело большого впечатления.

– Чем-то всегда приходится поступиться.

Подавальщица унесла блюдо из-под оленины и корзинку с остатками хлеба и заменила их на блюдечко с мелким белым печеньем и горячий чайник на высокой костяной подставке. Чашечки к нему она принесла крохотные, я таких никогда не видела – в каждой помещалось не больше нескольких глотков.

Бутыль со сниссом она тоже хотела унести, но Эрик Стром покачал головой.

Когда я заметила его на концерте в Гнезде, он тоже много пил. Справлялся с каким-то горем – или это была обычная его привычка?

Вряд ли, выпивая постоянно, можно было стать ястребом-легендой.

Если он справляется с горем – с каким именно? Могло ли это быть связано с гибелью его охотника – ведь должен был быть у него прежде охотник? Я знала, что парная работа заканчивается только со смертью одного из двоих – смертью или выходом в отставку.

– Это чай? – спросила я, чтобы потянуть время, и Эрик Стром сочувственно кивнул.

– Да. Из Вуан-Фо. Смесь из гриба лунг и соцветий лимонного дерева. Пьется понемногу. Лучше возьми сперва печенье. Оно нужно, чтобы освободиться от вкуса еды и подготовиться к вкусу чая.

– Понятно. Непросто всё у вас тут, в столице. – Теперь уже я позволила себе пошутить – на пробу, и Эрик Стром улыбнулся. Я взяла одно печенье, положила в рот и не почувствовала вкуса. – Скажите… Если мы не… Если я вам не подойду, вы возьмёте Миссе?

– Нет, – он с видимым сожалением покачал головой. – её показатели усвоения великолепны. Редкая удача. Но она мне не подходит. Если не ты – я буду искать кого-то другого в Гнезде.

Я взяла ещё одно печенье, сжала в руке, превращая его в белую пыль – такую же пыль мы трое держали в руках тогда, в тот день в лесу.

– Мы были детьми, – сказала я тихо, и тут же возненавидела себя за такое начало: я как будто искала оправдание тому, что нельзя было оправдать. – Я, Ульм и Гасси. Мы дружили, сколько я себя помню. Гасси был умнее нас… Вообще-то он был умнее всех.

– Вы были детьми, не так ли? – мягко переспросил он, и крошки от печенья впились мне в ладонь.

– Да, но он был… Он умел читать уже в два. Как взрослый. Решал задачи. Писал стихи. Придумывал… И мечтал открыть все тайны препаратов. Того, как они воздействуют на организмы людей.

– Как и многие другие до него – и наверняка после.

– Да. Но в Ильморе книг было не так уж много. Ему было десять – а он уже перечитал их все. Занимался в школьной лаборатории. Мечтал выиграть математический конкурс и стать инженером в столице. Думаю, я всегда пыталась за ним угнаться, но это казалось невозможным. В общем…. У него были свои теории. Он верил в то, что сумел найти средство нейтрализовать препараты… Сделать так, чтобы любой человек мог их усвоить. И он… Он решил попытаться. А мы его не остановили… И согласились участвовать. Мы подумали, что…

– Безумие, – неожиданно резко сказал Стром, наливая ещё немного снисса мне и себе.

– Я понимаю, но…