Зов Ктулху

Как я уже говорил, приложенные к барельефу газетные вырезки сообщали о многочисленных случаях паники, умопомешательств и эксцентричного поведения людей все в тот же указанный выше период времени. Очевидно, профессор Энджел воспользовался услугами какого-то пресс-бюро, ибо число вырезок было невероятно, а источники их разбросаны по всему свету. Сообщалось, например, о самоубийстве, которое совершил некий лондонец — посреди ночи он вдруг соскочил с постели и с ужасающим криком выбросился в окно. Цитировалось сбивчивое, маловразумительное письмо, отправленное редактору одной из южноафриканских газет каким-то фанатиком, который, проанализировав свои сны, пророчил человечеству ужасное будущее. Из Калифорнии извещали о раздаче членам одной из теософских колоний белых одежд для некоего «славного свершения», которое, впрочем, так и не состоялось; заметка из Индии сдержанно повествовала о серьезном беспокойстве среди туземцев, начавшемся в конце марта. Умножились оргии вуду на Гаити, а из африканских аванпостов цивилизации доносились вести о зловещем ропоте среди чернокожих. Американская администрация на Филиппинах отметила в этот же период беспокойное брожение среди некоторых племен. В ночь с 22-го на 23-е марта нью-йоркские полицейские были окружены толпами истерически взвинченных левантинцев[1]

. Весь запад Ирландии исполнился дикими слухами, а художник-фантаст Ардуа-Бонно выставил на весеннем парижском салоне 1926 года богомерзкое полотно «Ландшафт сновидений». А случаи волнений в психиатрических больницах были настолько многочисленными, что, пожалуй, только чудо не позволило медицинской братии заметить это странное совпадение и вывести из него какое-либо мистическое заключение. Эта зловещая кипа вырезок служила беспристрастным и неоспоримым свидетельством, и сегодня я едва ли смогу чем-либо оправдать свой бесстрастный рационализм, побудивший меня равнодушно отложить в сторону пожелтевшие газетные листки. Правда, в то время во мне еще жило убеждение, что юный Уилкокс всего лишь оперировал некими фактами, вытянутыми из профессора Энджела во время их первой встречи.

II

Рассказ полицейского инспектора Леграсса

Эти самые факты, благодаря которым барельеф и сновидения молодого скульптора приобрели такое огромное значение для моего деда, составляют содержание второй половины его объемистой рукописи. В разговоре с Уилкоксом профессор Энджел, как я понимаю, живо припомнил, что однажды ему уже доводилось видеть изображение этого адского чудовища, равно как и изучать неведомые иероглифы. И, уж конечно, он вспомнил зловещее звукосочетание «ктулху». Все это неожиданным и весьма тревожащим образом связалось у него в голове, а потому нет ничего удивительного в том, что он весьма бесцеремонно потребовал от молодого скульптора представить ему всю полноту картины.

Более ранние переживания моего деда, связанные с этой историей, восходят к 1908 году — к семнадцатилетней давности собранию Американского Археологического общества, состоявшемуся в Сан-Луи. Профессор Энджел, как и приличествовало столь крупному авторитету, обладающему выдающимися научными достижениями, должен был принять самое активное участие во всех дискуссиях. По этой же причине он оказался одним из первых, к кому обратились почтенные, но не являющиеся членами Общества участники собрания, которые воспользовались благоприятным случаем, чтобы получить наиболее компетентные ответы на возникшие у них вопросы и тем самым добиться профессионального разрешения своих проблем.