Зов Оз-моры

Подбежав к мужу, Варвара склонилась над ним и прошептала: «Денясь, тебя несут к Эчке тума. Болит нога – терпи, не стони! Ты же мужчина».

Парни переодели Дениса, помогли ему заползти на шкуру и, ухватив её за края, потащили на кереметь. Это была прямоугольная поляна, с трёх сторон окружённая непроходимым лесом, а с четвёртой примыкающая к урезу реки Челновой.

Дениса положили рядом со священным дубом – ещё не облетевшим, необхватным, с зияющим дуплом, которое доходило до земли. На ветвях ветхого дерева висела шкура быка и десятка два пирогов. Вокруг него стояли бочки, из которых на всю поляну растекался запах медовой браги.

Мокшане окружили Дениса, стали рассматривать его и шушукаться. В их гомоне он различал только имя «Вирь-ава». Почти все они были худощавыми и смугловатыми, одетыми в красочные подпоясанные панары.

Они бы так простояли, наверное, до ночи, если б не Офтай. Он величаво приблизился к Денису и протянул ему ковш с шипучим напитком, пахнущим мёдом, вереском и душицей. Варвара наклонилась над мужем, прошептала: «Возьми инь-ару кече – наш священный корец. Отведай шкаень пуре!» Затем она и сама взяла из рук деда ковшик.

Участники молебна собрались у бочек, зачерпнули по корцу и потянулись к котлам с жертвенными яствами. Варвара пошла вместе с ними, но вскоре вернулась к мужу, расстелила перед ним расшитое полотенце, поставила миску на него с варёной говядиной и пшённой кашей: «Ешь!» Старик Офтай не возмутился. Он посмеивался, глядя, как христианин уплетает ритуальные яства язычников.

Когда Денис доел кашу, сельский староста крикнул:

– Инжаня, где ты? Поговори с Толгой, не медли!

Тут же к Варваре, сверкая монетами и бронзовыми лапками на ожерелье, звеня привязанными к поясу бубенчиками и лунницами, подошла грациозная женщина с чувственным остроскулым лицом. На ногах у неё были не поршни и не лапти, а вышитые сафьяновые сапожки. Она поправила высокую пангу, украшенную павлиньими перьями с нижегородского торга, и улыбнулась Варваре:

– Ну, и голос у тебя, Толга! Его слышат боги.

Та уже поняла, что перед ней оз-ава, и не решилась что-либо ответить.

– Что у него с ногой? – поинтересовалась волховка, посмотрев на Дениса.

– Либо вывихнул щиколотку, либо сломал, – робко пролепетала Варвара.

– В деревне поговорю с костоправом, – пообещала Инжаня. – Пока же полечим твоего мужа заклятьем. Тума-шкай укрепит его здоровье, а я прогоню алганжеев.

– Я тоже умею отгонять духов болезни.

– Нет уж, девочка! Доверь это мне. У меня вернее получится, чем у молодой ворожеи.

– Снять с мужа крестик? – смущённо спросила Варвара.

– Зачем? Тума-шкай не чёрт, он креста не боится. Ему нет дела до того, что у твоего мужика болтается на шее.

Вновь раздались звуки волынок и скрипок. Инжаня закрутилась в медленном танце. В одной руке она держала каменный нож, а в другой – курильницу с побегами папоротника и тлеющими углями. Её движения были гипнотически-вязкими, она напевала непонятные слова, воздевала руки к кроне дуба и закатывала замутнённые глаза. Денис смотрел на её плавное кружение, и ему казалось, что в теле жрицы нет костей.

Варвара вслушивалась в древнюю мормацяму и пыталась её запомнить. Инжаня напевала:

Кшу! Кшу!

Алганжейхть панян, нолдафт панян.

Варьда сиянь киге, зирнянь седь ланга.

Арда оцю эрьхке потмаксу.

Тосо тинь учихть, учихть ярхцамаста.

Тосо эряфонц пара.

Тосо киштихть. Тосо морыхть.

Тосо ярхцыть. Тосо симихть.

Варьда сембе! Кона кадови, сянь сембе ваткасан.

(Кшу! Кшу!

Изгоняю алганжеев, напущенных изгоняю.

Уйдите по серебряной дороге, по золотому мосту.

Идите на дно большого озера, там ждут вас. Ждут с яствами.

Там хорошо.

Там пляшут. Там поют.

Там едят. Там пьют.

Уходите все! Кто останется, того исцарапаю.)

«Мама это заклинание не знала, а оно толковое. Так и буду потом лечить и Дениса, и себя», – прошептала себе под нос Варвара.