Зов валькирий

– Это кто-то набрехал. – Амунд поднял брови и покачал головой. – У меня была одна законная жена, Вальда, дочь Фрустена и внучка Хавтора. Я женился на ней, когда мне было восемнадцать лет, еще пока был жив мой отец. Других я не брал.

– Была?

– Она умерла прошлой зимой. Это была красивая женщина, хорошая хозяйка и верная подруга… и, когда ей было столько же лет, сколько тебе сейчас, она хотела этого брака не меньше, чем я сам, – добавил Амунд, намекая, что может внушать любовь женщинам, несмотря на свою внешность. – Я надеюсь, у Хель ее хорошо примут и дадут почетное место, ведь мало, я думаю, знатных жен прибывает к ней с таким богатством…

Амунд подавил вздох. Несмотря на новую страсть, мысль о смерти Вальды и сейчас отзывалась болью в душе – он хорошо с ней ладил.

– И как долго вы прожили вместе? – полюбопытствовала Брюнхильд.

– Без малого десять лет. Мне еще нет тридцати, – добавил он, поняв по ее глазам, что она мысленно складывает восемнадцать и десять.

Брюнхильд улыбнулась: дескать, ты меня поймал. Вдруг вспомнив об угощении, она взяла небольшую корчагу, которую привезла, развязала веревочку и развернула войлок.

– Почему эта корчага приехала в кожухе? – улыбнулся Амунд.

– Чтобы не замерзла, то есть не остыла, – Брюнхильд тоже улыбнулась. – Это не простое вино. Наши люди теперь всякое лето ездят в Константинополь – так сами греки называют Миклагард, ты знаешь? – и привозят вино и всякие приправы. Понемногу, только для нас. И Карл с Лидулом научили меня делать мурсу. Красное вино разводят медовой водой и греют с приправами. Получается очень вкусно. Ты не пробовал такого?

– Нет, – признал Амунд. – У нас варят пиво и мед. Вино иногда привозят от саксов, но они пьют его попросту.

– Вот попробуй, – Брюнхильд ловко налила из корчаги в серебряный кубок и протянула ему. – Только осторожно, если не привык. Я, когда пробовала в первый раз, кашляла до слез, но как привыкнешь, то полюбишь.

Ее непринужденность и доверительная легкость в обращении подкупала: до того они беседовали между собой всего лишь раз или два, а наедине – и вовсе никогда, однако Брюнхильд, казалось, не видела ничего особенного в том, чтобы угощать из своих рук чудовище исполинского роста. Другая на ее месте лишь жалась бы в дальнем углу и жмурилась от страха, но Брюнхильд, как видно, унаследовала отцовскую смелость, а к тому же разного навидалась и в Киеве, и в поездках с Хельги.

Амунд взял кубок, из которого поднимался легкий душистый пар. На вид напиток напоминал красное вино, однако пахло от него иначе – какими-то незнакомыми травами. Попробовав, что не слишком горячо, Амунд отпил немного, покатал на языке. Пряный напиток ударил в нос острыми причудливыми запахами, так что даже дыхание перехватило и на глазах проступили слезы. Но это быстро прошло, и он ощутил пряную сладость, согревающую кровь.

Моргая и улыбаясь, он взглянул на Брюнхильд; она отпила из своего кубка, тайком посмеиваясь над его замешательством. Амунд глотнул еще, и теперь прошло легче.

– Вроде бы греки не такую уж дурную вещь придумали, – усмехнулся он. – Что туда добавляют?

– Лавровый лист, перец, анис, шафран, лепестки роз, – бойко перечисляла Брюнхильд растения, о которых в славянских землях никто и понятия не имеет. – Семена укропа, руту, ладан, смирну. То вино, что нужно долго хранить, разбавляют смолой, так вот это ужасная гадость! – Брюнхильд сморщилась. – То пить невозможно, мед наш куда лучше. Но если хорошее вино, вот как это, то мне нравится, – с удовлетворением закончила она, единственная, надо думать, из дев славянских, кто вообще знает вкус греческого вина.

Амунд покрутил головой, подавляя ухмылку. С каждым днем Золотистая Брюнхильд все сильнее поражала его. Одной ее красоты было бы достаточно, чтобы лишить сна и покоя кого угодно, а она еще ездит верхом, как воин-кочевник, разбирается в ловле и ловчих птицах, в греческом вине и приправах, которые два месяца везут в маленьких мешочках через моря и земли! Он снова поднял кубок и выпил до дна, мысленно отнеся его на память Вальды и прощаясь с ней. Вальда была мастерица варить разные меды, тоже на травах, на ягодах; показалось, что боги сами ведут его нужной дорогой и указывают, что скорбь по первой жене исчерпала себя и должна уступить место новой привязанности. Он и в поход этот решил пойти, чтобы отвлечься от грустных домашних воспоминаний, и вот – отвлекся!

– Я рада, что у тебя нет родства с древлянами, – заговорила Брюнхильд, снова наливая ему мурсы.

Амунд даже удивился в первый миг: его-то мысли от древлян были далеки, он думал, что она, как свойственно девам, любопытствует насчет его жены.