Если бы он был один с Кельдеком, он рассказал бы, как постепенно заслужил доверие доброго народца, как видел в этом лучший вариант, чтобы выполнить приказ. Он бы сказал, что страх — не лучшее оружие для создания верной боевой силы. Но не с Бридианом за столом советника, с его холодным лицом и тяжелым взглядом, и не перед холодной улыбкой королевы. И он молчал, говоря лишь «да, мой король» и «нет, мой король». Если он доживет до середины лета, если протянет столько, то он заговорит. До того, как они убьют его, он сделает свой голос громким зовом свободы.
Было темно. Уже ночь? Койка была твердой, было холодно и сыро. Он попытался сесть, но желудок скрутило. Болел живот, спина и шея. А еще постоянно пульсировал череп, за глазами. Его учили терпеть, отгонять боль, пока дело не будет выполнено. Но такого задания уже не было. Ни для отряда Оленя, ни для их лидера.
Зачем он сделал это? Зачем накричал на Бридиана? Он терял товарищей и раньше. Раз за разом он и его люди оставляли погибших и шли дальше, так было у воинов. Почему смерть Ожога была другой? Большой воин не был даже его вида, они едва знали друг друга. Но эта потеря ощущалась больнее, чем остальные. Он предложил дружбу этому народцу, он пообещал им, они доверяли ему в ответ, хоть им и было больно. Хоть их долго мучили железом и походами. Они работали вместе, разыгрывали сложные движения боя, сидели у костра вместе. И вот…
Он не понимал, что произошло. Бой уже бывал, люди короля и добрый народец вместе. Ожог и его два товарища были сильными даже без магических преимуществ, и он ставил каждого из них против пары людей из отряда Оленя. Правила были ясны: отступать, когда прозвучит приказ. А если приказа не будет — они с Роаном не могли уследить за всеми сразу — отступать, пока не нанесен серьезный ущерб.
Бридиан мог подумать, что Ожог вне контроля, иначе он не приказал бы Эстену использовать зов. Он сделал это за спиной Флинта, без предупреждения, и от шока Ожог застыл, копье пронзило его живот. Деревянное копье, ведь на поле не было железного оружия. Но вред был нанесен. Странно, но сильнее он запомнил не как большой воин пал на колени, стараясь удержать себя целым, а то, что было дальше: как он бросился к раненому, как рука Испарения оттолкнула его. И злые горькие слова:
— Назад! Ты ему не друг, и мне ты не друг.
Он не должен был страдать от этих слов. Он заслужил их. Он был лидером отряда. Он был там, когда все произошло. Смерть Ожога была его ответственностью. Он видел, что Бридиан и Эстен пришли смотреть, он мог понять, что произойдет. Он мог закончить тренировку. Он мог поговорить с Бридианом, попросить, чтобы Эстен не использовал свой дар. Груз лежал на его плечах. И он заслужил то, что уготовил ему король.
Чуть позже, пока он лежал в полусне, он услышал, как отодвигают засов на двери в конце темниц. Он готовился к новым побоям, долгие годы тренировок оставили след, тело было готово, хоть разум оставался в тумане. Он глубоко дышал, беззвучно сел, постарался увидеть что-то за прутьями. Глаза не слушались, все было в дымке. Он прислушался. Дверь закрыли, задвинули засов, двое… нет, три человека говорили тихими голосами у поста стража. Одним был Брокк из отряда Волка. Брокк не был среди тех, кто его бил. Но он был порабощенным, и это делало его верным королю. Вторым был Галани, лидер отряда Быка. Третьим — Роан Клинок-убийца.
Шаги.
— Но недолго, — сказал Брокк. — По приказу посетителей быть не должно.
— Можешь открыть? Он вряд ли броситься на нас троих.
— Зачем открывать?
— Я принес одеяло, — голос Роана. — И немного эля.
— Передайте мне. И говорите через дверь. Он там, — темным силуэтом у решетки мог быть Брокк. Что с его глазами? Он едва мог понять, где Галани, где Роан.
— Оуэн?
«Ах, Роан справа».
— Принес одеяло. Убедись, что Брокк отдаст его тебе. Внизу холодно.
Одеяло помогло бы, он, может, перестал бы дрожать.
— Спасибо, — он хотел спросить их, что происходит, как там добрый народец, пострадал ли из-за него весь отряд. Но слова доставались ему огромным трудом.
— У тебя синяки, — Роан был осторожен, Галани и Брокк все слышали. — Нужно осмотреть? Позвать Толега или его помощниц?
— Не надо. Глаза беспокоят. Но ничего серьезного, — дело не только в одеяле. Роан мог прийти проверить его состояние, но не Галани.
Они шептались, он слышал, как Роан сказал, что он не в состоянии говорить, Галани сказал, что это нужно сделать сейчас.
— Что? — выдавил он.
— Слушай, Оуэн, — начал Галани, и даже сквозь туман Флинт слышал смятение в голосе лидера отряда Быка. — Есть вопрос, ведь ты самый умелый Поработитель из нас. Ты учил старое искусство исцеления разума, говорили.
Это было ожидаемо.
— Слушаю.
— Руарк еще в лазарете. Сильный удар по черепу убил бы человека поменьше. Он сам не свой. Безумеет, бьет всех, кто пытается ему помочь. Два человека мешают ему ранить остальных. И Толег говорит, что перемен не будет. Он говорит, что такая рана пошатнула разум так сильно, что его не спасти.