Зрелость

Сартр проявлял такое же любопытство, как и я, но менее жадное. В Толедо после хлопотного утра он с удовольствием провел бы вторую половину дня на площади Сокодовер, раскуривая свою трубку. А у меня сразу ноги затекали. Я не воображала, как когда-то в Лимузене, что мое присутствие для чего-то необходимо, но решила узнать о мире все, а время у меня было ограничено, и я не хотела терять ни мгновения. Мою задачу облегчало то, что, на мой взгляд, были художники, стили, эпохи, которые попросту не существовали. Сартр питал неусыпную ненависть ко всем живописцам, у которых, как ему казалось, он узнавал ошибки Гвидо Рени, я с готовностью соглашалась с тем, что он обращал в прах Мурильо, Риберу и многих других; урезанная таким образом вселенная не лишала меня аппетита, и я была полна решимости произвести ее полную опись. Полумеры были неведомы мне; в областях, которые мы не отбросили решительно в небытие, я не устанавливала субординации; я ждала, что все, что откроется моим глазам, принесет мне нечто новое и неизведанное: как согласиться что-нибудь пропустить? Эта картина Эль Греко в глубине ризницы могла быть ключом, который окончательно откроет для меня его творчество и без которой — кто знает? — вся живопись целиком рискует остаться для меня закрытой. Мы рассчитывали вернуться в Испанию, однако терпение не было моей сильной стороной: я не собиралась откладывать, пусть хоть на один год, откровение, которое подарит мне этот алтарь, этот тимпан. Дело в том, что радости, которые я от этого получала, не уступали моей ненасытности: при каждой встрече действительность поражала меня.

Иногда она отчуждала меня от себя самой. «Зачем путешествовать? От себя ведь никуда не уйдешь», — сказал мне кто-то. Я уходила; другой я не становилась, но я исчезала. Быть может, это привилегия людей — очень активных или очень амбициозных, которые постоянно к чему-то стремятся, и вдруг — передышка, когда время останавливается, когда существование растворяется в неподвижной насыщенности вещей: какое отдохновение! Какая награда! Утром в Авиле я открыла ставни своей комнаты и на фоне голубого неба увидела гордо возвышающиеся башни; прошлое, настоящее — все исчезло; не осталось ничего, только горделивое присутствие: мое собственное и этих крепостных стен. Слившись воедино, оно бросало вызов времени. Очень часто во время этих первых путешествий подобные радостные ощущения меня просто ошеломляли.

Мадрид мы покинули в последних числах сентября. Мы видели Сантильяну, бизонов Альтамиры, собор Бургоса, Памплону, Сан-Себастьян; мне полюбилась суровость кастильских плоскогорий, но я была рада встретить на баскских холмах осень с запахом папоротников. В Андайе мы вместе сели на парижский поезд, но я вышла в Байонне, чтобы дождаться поезда Бордо — Марсель.

За всю свою жизнь я не знала ни одного мгновения, которое можно было бы назвать решающим; но кое-что по прошествии времени обрело такой внушительный смысл, что возникает из моего прошлого, словно некое значимое событие. Свое прибытие в Марсель я вспоминаю так, будто в моей истории оно отметило некий совершенно новый поворот.

Оставив чемодан в камере хранения, я застыла наверху огромной лестницы. «Марсель», — сказала я себе. Под голубыми небесами — залитые солнцем черепицы, тенистые провалы, платаны цвета осени; вдалеке — холмы и синева моря; вместе с шумом города доносился запах выжженной травы, шли люди, исчезая в глубине темных улиц. Марсель. Я была там одна, с пустыми руками, разъединенная со своим прошлым и со всем, что любила, я смотрела на большой незнакомый город, где буду день за днем без всякой помощи выстраивать свою жизнь. До тех пор я была тесно связана с другими; мне определяли рамки и цели, а потом мне было даровано большое счастье. Здесь я ни для кого не существовала; где-то под одной из этих крыш мне предстоит вести уроки по четырнадцать часов в неделю, ничего другого для меня не было предусмотрено, даже кровати, на которой я буду спать; свои занятия, привычки, удовольствия — все это я должна придумывать сама. Я начала спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, взволнованная этими домами, деревьями, водами, утесами, тротуарами, которые мало-помалу станут открываться мне и раскроют меня самой себе.

На привокзальной улице справа и слева располагались рестораны с террасами, защищенными высокими остекленными стенами. На одном из стекол я увидела объявление: «Сдается комната». Сама комната пришлась мне не по душе: огромная кровать, стулья и шкаф, но я подумала, что за большим столом будет удобно работать, да и хозяйка предложила мне подходящую цену за пансион. Я пошла за своим чемоданом и притащила его в «Ресторан де Л'Амироте». Через пару часов я нанесла визит директрисе лицея, определились часы моей работы; не зная Марселя, я уже жила в нем. И отправилась открывать этот город.