Зрячая ночь. Сборник

— Но ты сотворила много бед. Ты причинила так много боли… — Она покачала головой. — И глупостей много. Волосы вот обрезала. Зачем?

Я судорожно вдохнула, а выдохнуть уже не могла.

— Давай я тебя гребешком почешу, они и вырастут, а? — Отражение пошло рябью, мгновение, и старый гребень оказался в ее руках. — Маков гребешок для маковой внучки. — Она провела зубьями по обрезанным волосам, и те вдруг стали расти по чуть-чуть, но очень споро. — Знаешь, почему мак?

— Нет. — С каждым ее движением я все глубже погружалась в дурманный покой, и мне не хотелось бороться с этим.

— Потому что нет и не будет у нас другого цветка. Мак усыпляет, дорогу снам отворяет. Что увидится зрячей ночью, тому и бывать…

Я вздрогнула, помотала головой, пробуя собраться с мыслями. Отражение бабушки в зеркале нахмурилось.

— Не вертись!

— Бабушка, мой сон не должен сбыться… Бабушка! Там Мишка… Он умирает…

Про маму я и не вспомнила, и бабушка это поняла, губы растянулись в злой ухмылке.

— Не сладилось с матерью, Тося? Не твоя вина. Две бабы в доме к сворам. А коль в двух кровь моя… так и до беды недалеко.

Услышанное пронеслось по мне подобно молнии за окном. И тут же раздался гром.

— Значит, наши с мамой ссоры…

— Говорю, не твоя вина. А вот брата ты сама отвадила, не простит он тебя. Пока живы будете.

Она все водила по моим волосам гребнем, но я боролась со сном, судорожно соображая. В каждое ее слово я поверила сразу. Все, что говорила она, все, что вторило отражение, становилось единственно верной истиной. А значит сон сбудется, Мишка умрет и простит меня в момент, когда сердце его остановится.

— Но ведь можно же что-то сделать?

Слезы градом полились из глаз, бабушка смахнула их черным рукавом, царапая кожу на моих щеках.

— Рева-корева… Слушай меня внимательно. Смерть дана на целый род. Кто-то обязательно должен уйти, что уж теперь… Но ты девка зрячая, в тебе сил хватит.

Свеча пошатнулась, почти выпав из моих рук, но бабушка подхватила ее, помогла удержать.

— Пока огонь горит, можно выбрать, на кого укажешь, тому и смерть.

Я с ужасом увидела, как стремительно оплывает воском свеча. Времени оставалось все меньше.

— Выбирай, девка… Кому уходить, чтобы брата твоего спасти? А может, ну его? Умирая все простишь, и он простит. А если мать выберешь, ну вдруг, брат тебя ненавидеть будет. Что за жизнь?

Я сглотнула горькую слюну, попыталась отстранить от старухи, которую назвала своей бабушкой, но та крепко держала меня, продолжая чесать гребнем, волосы уже опустились ниже плеч, густые, каштановые, блестящие. Я ненавидела их так, будто они были причиной всего.

— Сейчас огонь потухнет, тут-то Мишка твой в овраг и уйдет. Едет-едет к Тосе, а сам ее ругает на чем свет стоит. Ах, ты шлюха подзаборная, Тося! Ах, ты гулящая девка! Ноги раздвинула перед чужим мужем! Трусишки свои ему отдала, как трофей. А жена его законная трусишки-то нашла, да ребенка скинула. Смерть на тебе, Тося, висит! Видишь? Видишь?

Крик душил меня изнутри, свеча обжигала пальцы раскаленным воском, из глубины зеркала ко мне тянулись маленькие, синюшные ручки не родившегося человечка. Я хотела крикнуть, что Леня сам забрал их, мерзко скалясь, что это был его ритуал, что он, гулящий подонок, коллекционировал вещицы своих любовниц. Что я оказалась одной из множества, просто именно мне не повезло быть пойманной с поличным. Просто я стала последней каплей в терпении его жены. Но слова сгорали в пламени.

— Пусти! — Я забилась, но бабка держала меня крепко.

— Я-то пущу, но ты как жить будешь? Мишка умрет или мать умрет, уж как получится. А как ни крути, ты без брата останешься. Свечка сейчас потухнет. Кому смерть на себя забрать, говори! Говори сейчас же!

— Мне!

И крик этот потонул в раскате грома, казалось, небо треснуло на тысячу осколков, как кружка с маками на белом поле.

— Вот и умница… — Бабушка тут же отпустила меня, но я пошатнулась на слабых ногах, и ей пришлось вести меня к кровати.

Оплывшая свеча огарком упала к нашим ногам. Я опустилась на покрывало, маки расползались подо мной, как кровавые пятна. Бабка присела рядом, в руках она держала кружку, алый цветок мерцал во тьме.

— Вот и умничка, девка, умничка… Хорошо выбрала, пей, пей теперь. И засыпай. Свершилось все, нечего бояться.

— А Мишка? Мишка как же?

— Будет жить твой Мишка. И мать будет. Пей.

Я поднесла кружку к губам, зубы застучали об эмалированный край.

— А он меня простит?

— Простит… Еще как. Рыдать будет… Сам о прощении твоем взмолится. А смерть все прощает, не бойся. Пей.

Я зажмурилась и сделала первый глоток. От кислоты с горечью онемел рот. Голову сладко повело в сторону. Но мысли не давали мне окончательно сдаться. Я должна была успеть. Должна была узнать. Что именно, я понимала плохо, но вопросы сыпались сами собой.

— А дед?

— Что дед? Помер твой дед.

— Он… за кого он умер?

Старуха осклабилась, помолчала.