Зримая тьма

Слова прозвучали громко, словно их произнес кто-то другой, и Софи испуганно нырнула под одеяло. Именно там она обнаружила, что неотвязно думает об их домике, который теперь стал частью этого нового события — бабушкиной смерти: бабушкина спальня с гигантской, едва вмещающейся в четыре стены кроватью, громоздкая мебель, втиснутая в крохотные комнаты, отчего создавалось впечатление, будто просторный некогда дом съежился; массивный темный буфет с резными узорами и ящиками, которые запрещалось открывать, как в «Синей бороде», окружающая тьма, сидевшая, словно тварь, в каждой комнате; и сама бабушка, ставшая таинственной, нет, ужасной, из-за чудовищного возвращения из больницы вперед ногами. Именно в это мгновение Софи совершила открытие. Тайна вещей и бабушкиного возвращения вперед ногами заставили Софи втянуться вовнутрь своего тела. Она кое-что поняла о мире. Он распространялся из ее головы во всех, кроме одного, направлениях; и это направление было безопасным, потому что принадлежало только ей, это было направление за затылком, там, где жила тьма, как сейчас ночью, но ее личная тьма. Она знала, что стоит или лежит в крайней точке этого направления тьмы, как будто из устья туннеля выглядывает в мир — в сумерки, темноту или дневной свет. Когда она поняла, что там, в затылке, — туннель, на нее напала странная дрожь, пробежавшая по всему ее телу и родившая в ней желание выбежать из туннеля на дневной свет и стать такой же, как все; но дневного света не было. Она сразу же изобрела дневной свет и наполнила его людьми, у которых не было туннеля в затылке, веселыми, жизнерадостными, невежественными людьми; и, очевидно, вскоре заснула, потому что услышала, как бабушка будит их с Тони. За завтраком в кухне бабушка была очень оживлена и сказала, что они не должны обращать внимания на ее слова, что, наверно, все обойдется и что в наши дни врачи творят чудеса. Софи слушала все это и последующий длинный разговор, не воспринимая слов; ей было интересно наблюдать за бабушкой, она просто не могла оторвать от нее глаз, ведь с ней происходила такая важная вещь: бабушка собиралась умереть. И еще более странным было то, что бабушка ничего не понимала. Она пыталась ободрить их, как будто умирать собираются они, но на эту глупость не следовало обращать внимания из-за хорошо заметного контура, окружавшего бабушку и отсекавшего ее от остального мира в ее намерении вернуться из больницы вперед ногами. Однако происходящее сулило еще немало интересного, и Софи нетерпеливо ждала, когда бабушка закончит их утешать; и как только в длинном рассуждении, сводившемся к тому, что они молоды и, несмотря на всю любовь к ней, встретят много-много других людей, возникла пауза, — пока бабушка набирала в грудь воздуха, Софи ухитрилась задать свой вопрос:

— Бабуль, а где тебя похоронят?

Бабушка выронила тарелку и разразилась каким-то необычным смехом, который перешел в другие звуки, и буквально выскочила вон, грохнув дверью своей спальни. Близняшки остались за кухонным столом и, не зная, что делать, продолжили есть в почтительном молчании. Потом бабушка вышла из спальни, добрая и улыбчивая. Она выразила надежду, что они не будут очень жалеть о своей бедной старой бабуле и запомнят, как хорошо и весело им было втроем. Софи подумала, что им втроем никогда, пожалуй, не было весело и что бабушка ругалась, если прийти домой в грязных туфлях, но она уже начинала понимать, о чем можно говорить, а о чем нельзя. И она просто следила за бабушкой, и за этим ее странным контуром, устремив на нее серьезный взгляд поверх своей чашки, пока бабушка оживленно говорила: им будет очень хорошо, когда они вернутся к папе, потому что за ними будет присматривать новая женщина. Бабушка назвала ее гувернанткой.

Следующий вопрос задала Тони:

— Она добрая?

— О да, — ответила бабушка тоном, подразумевающим совсем противоположное, — очень добрая. Ваш папа ведь иначе ее бы не пригласил, правда?

Софи эта новая тетенька занимала гораздо меньше, чем странный контур, окружавший бабушку. Тони задавала все новые вопросы, предоставив Софи собственным мыслям и наблюдениям. В бабушке, кроме контура, не было ничего особенного, указывавшего, что она собирается умирать, и Софи немного изменила ход своих размышлений, задумавшись над тем, к каким последствиям это приведет. С грустью и даже с негодованием она увидела, что смерть бабушки может запросто отрезать ее от лютиков на лугу, утят, малыша Фила и почтового ящика. Она чуть было не высказала это бабушке, но вовремя остановилась. И тут — Тони, кажется, опять что-то брякнула! — бабушка снова убежала, хлопнув дверью спальни. Двойняшки сидели молча; затем одновременно взглянули друг дружке в глаза, и их одолел неудержимый смех. Это был один из тех редких моментов, когда они действительно были друг для друга всем и наслаждались этим.