Зримая тьма

Кто это сказал? Тетя? Тони? Мама? Он?

Она очень оживленно заговорила сама с собой.

— Так не пойдет, старушка! Нужно привести себя в порядок, верно? Первый долг девушки — выглядеть как конфетка, как пышечка, иначе что подумает наш дорогой жених или наш милый дружок? Или наш родной…

Кто-то очень тихо поднимался по деревянной лестнице. Ноги почти не издавали звука, только ступени чуть-чуть поскрипывали под весом тела. Софи увидела, как в проеме возникают голова, лицо, плечи. На голове были темные и кудрявые волосы, как у нее самой. Под волосами — темные глаза на хрупком лице. Шарф, расстегнутый длинный плащ, из-под которого выглядывает слишком вольный для Гринфилда брючный костюм с брюками, заправленными в высокие ботинки на каблуках. Девушка поднялась на последнюю ступеньку и остановилась, глядя на Софи без выражения. Софи ответила на ее взгляд. Обе они молчали.

Софи порылась в сумке, достала помаду и зеркало и принялась приводить в порядок лицо. Это заняло много времени. Добившись желаемого, она убрала вещи в сумку и отряхнула руки. Потом приветливо заговорила:

— Мне будет посложней спрятать волосы под парик. Да еще контактные линзы. Или ты постриглась?

— Нет.

— Палестина… Куба… А потом… Я знаю, откуда ты приехала.

Слабый, далекий голос из-за прикрытия лица, на котором косметикой было нарисовано другое лицо:

— Ясное дело.

— Настала очередь Англии, верно? Надменные, мерзкие ублюдки!

— Мы прикидываем. Осматриваемся.

Словно демонстрируя это, Тони прошлась по комнате, всматриваясь в те места на стене, где когда-то висели картинки. И Софи сразу же почувствовала ликование, проснувшееся в глубинах ее тела и неудержимо рвущееся наружу.

— Ты его видела?

Тони покачала головой и оторвала клочок картинки, оставшийся на штукатурке. Ликование вскипало и ширилось.

— Ты писала: «Ты нужна нам». Итак?

— Что «итак»?

— У тебя есть люди. Деньги. Есть ведь?

Не двигаясь с места, Тони опустилась на край дивана — очень медленно. Она ждала. Софи посмотрела через слуховое окошко на слепые стекла старого дома.

— А у меня — информация. План. Идеи. Могу продать.

Теперь она, в свою очередь, медленно опустилась на диван, лицом к таинственным контактным линзам.

— Моя дражайшая, дражайшая Антония! Опять все сначала! Мы снова будем всем друг для друга!

Часть 3

ЕДИНОЖДЫ ОДИН

ГЛАВА 12

По соседству с усадьбой Спраусона, у дальней стены книжного магазина Гудчайлда, сидел Сим Гудчайлд и пытался размышлять о Первоосновах. Никто не бродил вдоль книжных полок и не отвлекал его, так что размышлять, вроде бы, было несложно. Но, как повторял про себя Сим, самолеты, каждую минуту с ревом заходящие на посадку в Лондонском аэропорту, и чудовищные континентальные грузовики, норовящие разнести по камешку Старый мост, делали любую умственную деятельность невозможной. Более того, Сим знал, что после минуты-другой размышлений о Первоосновах (иногда он называл это возвращением в прошлое) он наверняка собьется на мысли о своем избыточном весе, о лысине, о порезе на левой стороне подбородка, приобретенном утром во время бритья. Конечно, ты мог бы поработать, — говорил он себе. Например, устроить небольшую перестановку, повалять дурака, переклеивая ценники в жалкой попытке угнаться на костылях за инфляцией. Только такие мысли и остаются возможными среди городского шума, если еще к тому же ты лыс, стар и одышлив. Можно еще изобразить из себя делового человека, обдумать стратегию бизнеса. Нефтяные акции надежны, и дохода с них хватит до конца его жизни — на хлеб и масло, хотя и не на варенье. Доходов с магазина на варенье тоже не хватит. Что же делать? Как заманить пакистанцев? А черных? Какой блестящий и неповторимый ход в торговле антикварными книгами оторвет толпы белых людей от телевизоров и снова заставит читать старые книги? Как убедить людей в красоте, привлекательности, в человечности, присущей красиво переплетенным томам? Да. Обо всем этом можно думать, несмотря на шум и гам, но только не о Первоосновах.

В этой точке своих ежедневных размышлений он привык вставать на ноги под влиянием некоего внутреннего импульса, а именно — воспоминаний о собственных изъянах; вставал он потому, что иначе память уносила его в совершенно невыносимый момент из недавнего прошлого. Он разглядывал «Теологию», «Оккультизм», «Метафизику», «Публикации», «Джентльменз Мэгэзин» — и в сознании вспыхнул тот самый эпизод, из-за которого он вскочил на ноги.

Аукцион с месяц назад.

— 250 фунтов, 250 фунтов. Кто больше? В последний раз объявляется 250 фунтов…

В это мгновение к нему нагнулся Руперт Хезинг из «Мидлендской книги».

— Вот тут-то я и вступлю в торг.

— Что?! Ведь комплект неполный!

Рот Руперта остался открытым. Он бросил взгляд на аукциониста, потом снова на Сима. Это решило дело. Пока Руперт колебался, книги были проданы Торнтону из Оксфорда.