Зрители

- Н-да! Эдак - не выдумать. Ах ты, боже мой! Поглядеть бы раз в жизни на эдакое чудо, а то - живешь, живешь...

Рассказчик продолжает:

- Тут солдаты эти и все зрители, испугавшись до смерти, бросились бежать кто куда и тоже уверовали!..

- Уверуешь!

- А он идет и поет - Христос воскресе!

- В нашу бы пору что-нибудь эдакое...

- Наша пора - что? Слава те господи! А тогда - чихнул не так - башку долой! Строгость была.

- Человек - нипочем, дешевле дров...

- Дай-кось покурить...

Замолчали. Над криками детей грянул бас Сушеного Быка:

- И я те дам пудовку в маковку!

За моим окном снова начинается беседа; знатока римской жизни спрашивают:

- А как тогда - богаче жили люди?

- Ровнее. Особенных богачей не было, ну, и бедность не дозволялась.

- Не дозволялась? Как же это?

- Такой закон был.

- Умный народ...

Женщина спрашивает:

- А сказывается - христиане бедные были?

- Это - после.

- После чего?

- После турецкого разорения. Как турки Царьград забрали, тут пошло разорение... разорился весь народ и принял нашу веру...

- Ага! Так-так-так...

Веселый женский голос крикнул:

- Глядите-ко,- кого это Гущин везет?

По улице шагала пегая лошадь, влача за собой разбитую телегу, на телеге сидел пьяненький ломовик Гущин, весело помахивая вожжами, спиной к нему торчал полицейский, а между ними помещался тесовый, окрашенный охрой небольшой гроб.

- Гущин - кого везешь? - спросил голос, рассказывавший о мученике Вонифатии.

Старичок извозчик охотно отозвался:

- Вашего... этого - сиротку...

- Коську?

- Его.

- Неужели - помер?

- А - как же? Живого не схороним, не бойсь!

Телега проехала. Откуда-то выскочил Буян, понюхал землю, фыркнул и, поджав хвост, скрылся в щель забора. Мальчишка кричал:

- Братцы - это Коську

- Н-да-а,- говорили у мальчонко...

- А ведь смирный был!..

- Больница!..

- Туда - только попади, а уж на кладбище они сами отвезут...

- Дешевы люди...

- Им что, докторам? Им бы жалованье в срок получить...

И снова раздался мерный голос:

- А то еще есть житие Кирика-Улиты...

Солнце скрылось, красные отсветы в стеклах поблекли, и потемнела бесконечная голубая печаль небес.