Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Козлов кашлянул в кулак, нахмурился, но не смог сдержать улыбку. Чем мрачнее человек, тем приятнее он улыбается.

— Велосипед есть? А бардачок? Как зачем? А рыбу куда складывать? — спросил Виктор. — Ну, если есть, о чем речь. Мы сегодня к вечеру на Карасевое едем. Антон, ты дяди Валерину черную лодку заклеил?

Когда Козлов ушел, Любовь Тарасовна, сморщив носик, сказала:

— Фу! От него пахнет покойниками. Витя, открой окно.

— Ну, что ты выдумываешь? Ничем от него не пахнет, — возразил Виктор Николаевич.

Но окно открыл.

Настежь распахнулась дверь, и во двор выбежала Света, на ходу надевая шлепанцы.

— Па, посмотри, — сказала она и замотала головой.

Зазвенели в ушах рыбацкие колокольчики.

— Теперь не потеряешься, — оценил новые сережки отец, но тут же перевел внимание на более важные вещи. — Антон, ты подтянул спицы?

На секунду встретились глаза Руслана и Светы. В ее взгляде не было ни смущения, ни тайны, ни глупого девчоночьего кокетства. Это был простой, ясный взгляд счастливого существа, не озабоченного тем, что о нем подумают другие. Руслан кивнул ей, поздоровавшись. И она кивнула ему в ответ, отчего снова зазвенели колокольчики. Все краски, вся музыка мира сосредоточились в одном человеке, а все вокруг стало серым и беззвучным, как в черно-белом немом кино. Но как странно преобразился старый двор, когда он отвел взгляд. И береза с боксерской грушей, и поленницы дров, и пес, взобравшийся на будку, чтобы лучше видеть, что происходит за оградой огуречника, и Антон, выправляющий «восьмерку» в переднем колесе, и даже развалины мертвого города, выглядывающие из-за диких яблонь, — все излучало золотое сияние смысла. Этот двор с внезапным появлением рыжеволосой девочки-колокольчика стал центром мироздания, оазисом в пустыне, единственным в мире местом, пригодным для жизни.

— В заднем колесе пять спиц лопнуло, — печально сказал Антон, приставил лестницу к недостроенной обсерватории и полез на чердак за старым колесом в надежде найти запчасти.

Сверху открывался потрясающий вид на государство бабы Нади. Государство было большим. Оно насчитывало пятнадцать соток. В его пределах, не скучая, можно было провести каникулы. Все вещи здесь пропитаны ностальгией, кисло-сладким вкусом северной вишни, предчувствием последнего лета. Со стороны огуречника бабушкин дом оплетен до самой трубы хмелем, в сплошной зелени которого прорубями темнеют окна. В летнем тепле старого двора Мамонтовы отогревают промерзшие за полярным кругом кости.

В лабиринте березовых поленниц пряталась круглая беседка, где по ночам сочинял песни неизвестный миру бард Морковкин, пощипывая струны и освещая налобным фонариком пюпитр, сколоченный из кленовых жердей. Днем в беседке проходят курс интенсивного лечения цыплята, котята и щенята вдовьей улицы.

Над дверью сидит пациент Светы — вороненок Взяточник. Крылышко склеено скотчем. Лапка перебинтована. Входящих в дом Взяточник приветствует горловым пением. Не получив съестного, пикирует и клюет по темечку. Даже для бабы Нади не делает исключения. Вот она и ходит весь день в соломенной ковбойской шляпе.

У окна — колодец, в который невозможно упасть. Вместо сруба из земли торчит накрытая крышкой от кастрюли труба, некогда бывшая составной частью поливного агрегата. Диаметром не более тридцати сантиметров. Соответствует ей и совершенно авангардистское ведро — узкое и длинное. Когда, накручивая на ворот тонкий трос, его извлекают из земных недр, жутковато прекрасный космический гул наполняет двор. Давным-давно на улице перед домом был вырыт настоящий колодец — с деревянным срубом, под навесом. Но вскоре подвели водопровод, и его поспешили завалить глиной. От того колодца осталась лишь песня Мамонтова: «На дне колодца плавает звезда…».

За беседкой, укрывая ее подолом листьев, растет старая береза, полная птичьего свиста и ветра. Кряжистый ствол служит одной из стоек турника. По мере того как подрастали дети, подрастала и она, все выше поднимая перекладину. Приходилось менять лишь одну стойку. На этом турнике Антоном установлен рекорд двора — шестьдесят подъемов с переворотом. На десять больше, чем у отца. С ветвей свисают качели, кольца, самодельная боксерская груша. К стволу приколочен баскетбольный щит с корзиной из обода детского велосипеда и сетки-авоськи. В кроне скрывается гнездо, в котором в знойные дни прячутся от домашних хлопот Антон и кот Тимка.

В глубине двора — баня. К ней примыкают мастерская и недостроенная обсерватория. Оббитые жестью, они расписаны картинами в стиле Пиросмани. Здесь и коты с рыбами в зубах, и пышные девы под зонтиками, и псы с костью, и рыбаки, запутавшиеся в сетях, и яблоки величиной с собачью конуру, а также кентавры, кентаврицы и кентаврята.

В дальнем лабиринте-поленнице — стол, магнит для мух, кошек и котов из соседних дворов. На нем чистят и разделывают рыбу. Время от времени Пушкин распространяет по городу жуткий слух: «Во дворе у Мамонтовых отрезанную голову под газетой нашли». И спустя некоторое время уточняет: «Щучью».