Зуб мамонта. Летопись мертвого города

— Харлея, — откинувшись на сиденье и издав губами рокот, Андрейка изобразил, как он будет носиться на мотоцикле по родному бездорожью.

Из-под шуршащих шин обильными брызгами разлеталась жирная саранча, потрескивая и посверкивая сиреневыми крылышками. Вкусно пахло диким полем. Теплый ветер дул в спину. Солнце нежно плавилось, и земля смотрелась ясно, без дымки. Выкатили на сопку. Дух захватило от простора. Степное море, бор, небо. Было видно, что Земля — планета. И планета красивая. Очень редко бывает, чтобы земное место высвечивалось так полно, так душевно. Вдоль исчезающей в тени леса дороги вальсировал, шурша травами и посвистывая, сорный вихрь.

— Ведьмы свадьбу справляют, — разъяснил с неодобрением природное явление Антон и добавил: — Если нож бросишь, на нем кровь останется.

Пушкин зажал зубами лезвие самодельного ножа, гикнул и, привстав на педалях, погнался за смерчем.

— Только тот, кто нож бросит, долго не проживет, — печально вздохнул ему вслед Антон. Но жуткая примета не удержала остальных от погони за ведьмами. Закружило их лето, как спицы в колесе, наполнило беспричинным восторгом легкие. Странное время круговерти. Жить не успеваешь. Так и хочется попасть в три места разом. Спроси их, что делается в мире, кто с кем воюет, как зовут президента, посмотрят на тебя, как на чудака. На свете происходят куда более важные вещи: на Восьмой бригаде щука берется на желтую блесну, под Малыми Козлами карась пошел, а за Шортаем в посадках ягода поспела. Дребезжат старые велосипеды. Летит, накреняясь, зеленая планета под синим парусом неба, туго надутым знойным, полынным ветром.

Свернул Пушкин с дороги, припустил по целине наперерез вихрю и метнул нож. Взвизгнули ведьмы, бросились в лес и растаяли в его утробе с шелестом и стоном. В чаще мужик голову задрал: кто там, в вершинах, хулиганит? Набивает мужик мешки лесной землей для огуречника, сдирает, леший, грибницу. Так бы и дал по шее, если бы не штыковая лопата в его руках. Ладно, пусть пока живет.

Возвращается Пушкин, ножом над головой помахивает. А лезвие красное.

— Дай-ка, — не поверил глазам Антон.

Лизнул. Сладкая у ведьмы кровь. Земляничный сок напоминает.

За такими приятными разговорами и приключениями доехали они до места, где асфальт круто заворачивал в тальниковую просеку и уходил под воду. Быстро накачали лодку. Усадили Андрейку. И, наказав хранить равновесие, как на штырь, нанизали на него велосипеды. Сидел Андрейка весь в цепях и железе, как Пугачев в клетке. Распихали между колес и рам одежду, ласты и маски, а сами поплыли налегке, толкая перед собой плавсредство.

К улице Целинной можно было выплыть по протокам-лабиринтам в камыше или обогнув остров со стороны моря. Там берег был чист, и ветер сдувал в кусты оводов и комаров. Но кладоискатели решили продвигаться к цели скрытно. Выплыли они на чистую воду и ошалели. Над Целинной улицей было заякорено не менее полусотни резиновых лодок, автомобильных камер, плотов и один надувной матрац. Над водой то и дело появлялись отфыркивающиеся головы и шлепающие ласты. Ветром в сторону острова сносило взбаламученный ил, водоросли и слишком прямую для художественной литературы речь. Над островом кружились встревоженные нашествием одичавшие голуби затонувшей Ильинки. За многие поколения домашние птицы научились жить без людей и садиться на деревья.

Антон посмотрел на Андрейку.

— Гадом буду! — обиделся Андрейка.

Но обиделся не сильно. Неискренне обиделся.

— Болтун, — не поверил ему Антон.

Они вытащили лодку с велосипедами на косу, легли на горячий песок и стали мрачно наблюдать за кладоискателями. Кроме них в поисках золотого колокола не принимали участия еще два человека. Опершись о палку, у своей хижины-могилы стоял Отшельник и, прикрыв глаза ладонью, ревниво наблюдал за суматохой чужаков, вторгшихся на его территорию. А на топляке, опустив ноги в воду, сидел незнакомец в сатиновых трусах по колено и читал газету.

— Есть! Нашел! — разнесся над вольным простором вопль человека, сошедшего с ума от счастья.

Вода закипела под веслами и ладонями ныряльщиков, устремившихся к орущему. Команда Мамонтова вскочила на ноги. Незнакомец поднялся с топляка, сложил газету и проворчал, потрясенный статьей: «И живут же на свете такие прохиндеи». Газета звалась лихо — «Вперед!» и издана была еще при социализме.

— А вы, пацаны, чего не ныряете? — спросил он опоздавших на пир кладоискателей.

Хмурый Андрейка оглянулся и заорал:

— А-а-а-а-а-а…

Он орал и тыкал пальцем в чужака с газетой под мышкой. Незнакомец был синим от татуировок. Весь в вождях. Голова синего человека была совмещена с солнцем, отчего казалось, что над его темной лысиной горел золотой нимб. Это был утонувший дед Петров.

— А-а-а-а-а-а… — продолжал орать Андрейка.

Дед Петров изобразил рукой захлопнувшийся утиный клюв — и Андрейка выключился.

— Вы же утонули, — едва выговорил он деревянными от ужаса губами.