Зуд

Он дальше называл разные кремы для разных типов зуда. Он предупредил о стероидах, утончающих кожу при частом применении. На нём был настолько длинный хирургический халат, что тот скрывал обувь.

 

— Вот один участок с рассеянной сыпью, здесь, возле подмышки. Не трогайте. Её не стоит чесать.

 

Озвученные им лекарства были обрамлены своеобразным языком — туманные слова и термины, освобождённые от слогов, и странным образом тоталитарные.

 

Доктор сказал пациенту лечь лицом вниз.

— Поразительная симметрия. Её лево-правость. Что думаете? Люди, испытывающие зуд по всему миру. Предплечье, предплечье. Ягодица, ягодица. Одновременность.

 

Доктор говорил не телу на столе, а комнате, стенам, и, возможно, скрытому записывающему устройству. Пациенту пришло в голову, что весь этот сеанс проводился во благо коллег доктора в исследовательском институте в каком-то свободном от преступности пригороде.

Когда визит закончился, Зудной Лекарь не просто покинул комнату. Он, казалось, убежал.

•

Раньше, бегая с женой у реки, он чувствовал, что оставляет зуд позади. Он его обгонял. Иногда во время бега он поднимал руку, отдаваясь благожелательной жизненной силе.

•

Джоэл не обсуждал строки. Это просто строки. Расстояние между ними — просто расстояние. Пробел прерывает, слово прерывает, свисающее слово

— Я хочу быть поэтом до мозга костей. Но в произведении нет ничего, о чём я хотел бы говорить.

— Ты хочешь поговорить о зуде.

— Расскажи мне ещё раз, что сказал доктор.

— Мокнущие повреждения. Всё забываю о них посмотреть.

— К чёрту науку, но сам термин ужасно эстетически привлекателен.

— Атопический дерматит.

— Бесчеловечно. Забудь.

Джоэл продолжал повторять фразу «мокнущие повреждения», вдумывался в неё, пытаясь пошутить.

•

Когда он снял трусы, начали зудеть бёдра. Ана лежала на кровати, наблюдая и ожидая. Он крепко прижал руки к бокам. Обстановка в её спальне была незнакомой, и он, улыбаясь, немного постоял, осознавая её милый испытывающий взгляд. Зуд минул, но она осталась там же. И для него это было просто избавлением, освобождением от повседневности, он и она, так просто, кратковременное счастье.

•

Они опёрлись о стену здания, обеденный перерыв, две женщины, коллеги, курят, и он смотрит на них, стоя у бордюра.

— Я курил дважды в своей жизни, — сказал он.

Первая женщина спросила: «И сколько тебе тогда было?»

— Семнадцать, а потом двадцать семь.

— Ты помнишь эти цифры, — сказала она.

— Я их помню. Я о них думаю.

Ему нравилось смотреть, как они курят. В их жестах было повседневное изящество, руки двигаются сами по себе, скользят к лицу, губы раздвигаются, то, как едва заметно откидывается голова, как женщина вдыхает, первый раз и дальше, и затем, когда она выпускала дым изо рта, голова слегка покачивалась, глубокое облегчение, глаза закрываются, одна женщина, коротко, потом другая.

Он напомнил себе, что нужно отделять действие от его последствий.

— А ты долго курил? — спросила одна.

— Первый раз полторы недели, наверное.

— А второй?

— Во второй раз две недели.

— И теперь ты ждёшь, что будешь жить вечно?

— Только не в конторе.

— Чего же ты ждёшь?

— Я жду, что выпрыгну из окна возле своего рабочего стола.

Другая женщина сказала: «И нас с собой возьми».

•

Дома он ходил из одной комнаты в другую, а затем забывал, почему здесь находится. Звенел смартфон, и он возвращался в первую комнату и поднимал его, частично ожидая увидеть сообщение, где бы говорилось, зачем он пошёл в другую комнату.

Двумя часами позже он лежал на столе для осмотра; сидевшая на краю, 60-летняя докторша изучала его левое предплечье: поднимая и разглядывая, вглядываясь в отметины от царапин, в поры, в саму ткань.

— Не давайте другим людям себя чесать. Зуд не пройдёт, — сказала она.

— Вы должны сами чесаться.

Комната была маленькой и казалась полузаброшенной — спёртый воздух, скомканные документы, прикреплённые к доске объявлений, беспорядочно разбросанные вещи.

Докторша спрашивала и затем повторяла всё, что он отвечал. Он пытался распознать её акцент, центральноевропейский, возможно, и это уверило его в её способностях.

— Когда изредка зуд на пять-шесть минут прекращается, вы как бы немного обделены. Так и есть?

Он ожидал встретить улыбку, но нет.

— Меньше будете тратить времени в душе.

— Мне уже это говорили.

— Вам уже это говорили. Но не я, — сказала она.

Сейчас она смотрела ему прямо в лицо. Она смотрела и говорила. Он не сомневался, что она говорит на четырёх-пяти языках.

— Остальные пациенты, им хуже.

— Мне тоже хуже.

— Вы не соревнуетесь.

— Я себя дурачу. Я пытаюсь себя разубедить в том, что мне хуже.

— Вы едите. Вы спите.

— Я ем. Но о сне уж давно забыл.

— Чем старше вы будете, послушайте меня, тем меньше вы будете гулять и разговаривать, а зудеть будет больше.

Она продолжала смотреть, всматриваясь в то, как он всё больше уходит на глубину.

— Взгляните на то, где мы — в последней комнате в конце длинного коридора. Я пройду четырежды за день оттуда сюда и потом отсюда туда, и так снова. Я пытаюсь себе сказать, что это не богадельня для обездоленных и умирающих в тринадцатом веке. Но не так-то просто себя убедить.