Званый обед с жареными голубями: Рассказы

— Ну, наконец, есть детские дома, — сказал я, и тут гладильщик встрепенулся.

— Вот это было бы делом полезным, если б только нашелся такой, кто смог бы учредить детдом, похожий на тот, в котором я вырос. Я бы такого человека очень поддержал, только при одном условии: он должен поручиться, что те, которых там воспитывают, не станут добывать денег. Взялись бы вы за это, мой друг?

— А еще какие требования? — спросил я.

— Мой хозяин брал меньше всех за приходского ребенка. Он брал за него с прихода всего лишь шесть крон, в то время, как другие требовали двадцать пять. В те времена деньги были еще деньгами. О, благословенный запах ворвани с берега, смешанный с запахом свежего навоза! Вот такой бы дом мне завести. Или представьте себе акулье мясо, разложившееся, с запашком, с хорошо нарубленной молокой, — при одном воспоминании у меня слюнки текут. А к рождеству нас заставляли в приемной надевать рубашки наизнанку, чтобы сбить с толку вшей, ввести их в заблуждение. А теперь вот находятся такие, которые говорят, будто мир нереален, что он нечто вроде выдумки и чепухи.

Не было случая, чтобы воспитатель, прилежный рыбак-крестьянин, не нашел ранним воскресным утром времени и не задал нам хорошей взбучки авансом на целую неделю. Никого в жизни я так не любил и не почитал, как его, с его густой, лохматой бородой. Для нас, ребятишек, он был самим господом богом в образе человеческом. Да, великие то были времена. Боюсь, не вернется больше то время…

Хромой старик Тур

Мы все хорошо знаем хромого старика Тура еще с тех времен, когда он работал в гавани, а потом на городских общественных работах. Здесь, в пригороде Рейкьявика, он живет давно. Его можно часто видеть на собраниях чернорабочих порта. Он обычно держится в стороне, сидит спокойно, взяв в руки табакерку, небритый, с бородой, к которой, вероятно, давно не прикасалась бритва.

У Тура приятное, кроткое лицо; по всему его облику видно, что этому человеку трудно сидеть без дела, сложа руки. И верно, Тур не привык к безделью. Он родился и вырос в Эстерланде и не брезговал никакой работой ни на море, ни на суше. Между прочим, занимался он и сельским хозяйством, у него был клочок земли. Десять лет он трудился на нем. Но это особая история, и я расскажу ее как-нибудь позже. Многие, правда, осуждают людей, покидающих хозяйство, но я не собираюсь упрекать старика Тура. Кто знает, может быть, у него были веские основания.

Старика прозвали Хромой Тур потому, что он и вправду прихрамывал на одну ногу. С ним однажды приключилось несчастье, — насколько мне помнится, он свалился в пароходный трюм и с тех пор стал хромым. Но этот недостаток не был ему большой помехой. Беда его была вовсе не в том. Старик, хотя и часто посещал профсоюзные собрания, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит, толком, однако, не понимал учения Маркса и Ленина о том, что рабочим необходимо взять власть в свои руки, уничтожить капитализм и создать собственное государство, в котором они будут пользоваться благами своего труда. Мне кажется, Тур не верил и половине того, что говорили лидеры профсоюзного движения, и не высказывал половины того, во что верил сам. Подчас я невольно задавал себе вопрос, в чем источник его силы, что закаляет его веру, питает его надежды и поддерживает его юмор?

Как я уже сказал, Тур много лет жил на окраине города. Он поселился на чердаке старого дома с женой и двумя сыновьями. Вскоре жена умерла, а что стало с его сыновьями, я толком не знаю. Сомневаюсь, знает ли это сам старик. Единственная дочь Тура рышла замуж за здешнего рыбака и жила в городе. Как-то старик мне сказал, что у него трое внуков, он долго их расхваливал. Судя по всему, это очень хорошие дети. Я часто навещал одинокого Тура. Он сам готовил себе пищу на примусе, иногда угощал меня кофе, и мы болтали с ним о житье-бытье, об Эстерланде, о том, как шли дела в его родном округе, как вел он свое хозяйство, почему забросил его. Впрочем, я уже говорил, это особая история.

Иногда я заводил разговор о рабочем движении, о борьбе, которую должны вести рабочие, чтобы взять власть в свои руки, построить свое государство, как учили Маркс и Ленин. Но мне редко доводилось встречать человека более миролюбивого, чем Тур. Никогда в жизни он ни с кем не ссорился, никогда не принимал участия ни в какой борьбе, кроме единственной извечной борьбы за существование, которую, как известно, приходится вести народу, потому что всем нам за труд платят гроши. Поссориться с кем-нибудь даже из-за жалованья — нет, старый Тур не мог даже подумать об этом. Нужно действовать с осторожностью, спокойно, говорил он. Да-а, Хромой Тур был добродушнейший человек, такого, пожалуй, редко встретишь.

— Вот только большевики нам все портят, — говорил он. — Своей дерзостью они ожесточают капиталистов. Если хочешь чего-нибудь добиться, действуй осторожно. Что и говорить, большевики — смутьяны, они хотят командовать всем, потому и сеют зло повсюду.