Звать меня Кузнецов. Я один.

На стоге сена ночью южнойЛицом ко тверди я лежал,И хор светил, живой и дружный,Кругом раскинувшись, дрожал.Земля, как смутный сон немая,Безвестно уносилась прочь,И я, как первый житель рая,Один в лицо увидел ночь.Я ль нёсся к бездне полуночной,

(«О!» — говорит.)

Иль сонмы звёзд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощнойНад этой бездной я повис.И с замираньем и смятеньемЯ взором мерил глубину,В которой с каждым я мгновеньемВсё невозвратнее тону.

Это гениально! «Вот, — говорит, — космос!» «Во! — говорит. — …В которой с каждым я мгновеньем / Всё невозвратнее тону!..». То есть он умел находить у настоящих поэтов именно то, что надо ценить. (Стихов двадцать, я помню, прочитал.) «Чудная картина, / Как ты мне родна…». Потом — «Пчёлы»:

Пропаду от тоски я и лени,Одинокая жизнь немила,Сердце ноет, слабеют колени,В каждый гвоздик душистой сирени,Распевая, вползает пчела…

— ну и так далее…

Про одно стихотворение он сказал, что его испортил Фету Тургенев. Тургенев любил его редактировать и испортил стихотворение. Вот это (он тоже читал его): «Шумела полночная вьюга / В лесной и глухой стороне…». Ещё вот на это он обратил внимание:

Облаком волнистымПыль встаёт вдали;Конный или пеший —Не видать в пыли!Вижу: кто-то скачетНа лихом коне.Друг мой, друг далёкий,Вспомни обо мне!

Говорит: «Облаком волнистым / Прах встаёт вдали… Прах! — говорит, — был у Фета. А Тургенев ему исправил на пыль. Получилось глупо: Пыль встаёт вдали… Не видать в пыли… Два раза „пыль“!».

И вот он этот сборник Фета так — наудачу — взял, кусок большой прочитал, а дальше не стал: «Ты, понял?!..» — говорит. Я ему: «…даааа..». А приехав домой, я сразу отыскал эти стихи. Отыскал, посмотрел его глазами… И понял, что эти стихи, выделенные Кузнецовым, отличаются чем-то от всех других фетовских стихов… А вот в предисловии к книжке «Крестный путь» он, кстати, выделяет другие стихи Фета… Там, обратите внимание, — «Севастополь»… Вообще, о Фете он всегда говорил не то что, с придыханием, но… ценил его очень. «Очень, — говорит, — зримый. Потрогать можно».

Так, дальше, Тютчева ещё… Он не только Фета, конечно, в тот вечер читал. Фета отложил, Тютчева достал. Но Тютчева меньше… Вот ещё стихотворение Фета вспомнил:

Вдали огонёк за рекою,Вся в блёстках струится река,На лодке весло удалое,На цепи не видно замка…

А вот, выше: «Я жду… Соловьиное эхо…» — тут вот на что он обратил внимание —

Я жду… Вот повеяло с юга;Тепло мне стоять и идти;Звезда покатилась на запад…Прости, золотая, прости!

Он выделял: «Звезда покатилась на запад!..».

— Да, это он использовал в стихотворении «Распутье»: «И звезда на запад покатилась / Даль через дорогу перешла…».

— Точно. Потом, очень сильные сомнения у меня — нет ли влияния Фета вот на это стихотворение Кузнецова: «…Без адреса, без подписи, без даты / Забытое письмо вчера прочёл…». «Поклонная и мягкая строка / Далёкое сиянье излучала…». Гениальное стихотворение! Но я у Фета нашёл очень похожее по интонации, по самому строю. Это к вопросу о заимствованиях. Настолько узнаваемо, что я в своё время вздрогнул. Может быть, он даже что-то говорил об этом… «Старые письма» у Фета называется:

Давно забытые, под лёгким слоем пыли,Черты заветные, вы вновь передо мнойИ в час душевных мук мгновенно воскресилиВсё, что давно-давно, утрачено душой.<…>Зачем же с прежнею улыбкой умиленьяШептать мне о любви, глядеть в мои глаза?Души не воскресит и голос всепрощенья,Не смоет этих строк и жгучая слеза.

«Души не воскресит…» — а у Кузнецова «Никто не вырвал имени на свет»… Хотя это далековато всё-таки от его стихотворения…