Звать меня Кузнецов. Я один.

Кузнецов: В месте впадения Камы в Волгу ложе Камы на полтора метра глубже ложа Волги. Поэтому формально Волга впадает в Каму, а не наоборот. Однако считается, что Кама впадает в Волгу, даже вопреки географическим реалиям. Потому что Волга — матушка. Волга — русская святыня! Поэтому надо с Волгой поосторожней!

Запись от 14 ноября 2000 года.

Кузнецов: Есть китайская песня двухтысячелетней давности. Старый философ женился на молодой красавице. Приходит время ему умирать, жена плачет-убивается и говорит, что никогда вновь не выйдет замуж. В ответ философ говорит, что ему достаточно, если она будет помнить его, пока не высохнет земля на его могиле. Философ умирает. Красавица по-прежнему убивается, её утешает молодой ученик философа. Посреди своего плача она вдруг замечает, что тот красив. Потом замечает, как он хорошо утешает. Люди видят, что молодая вдова ходит каждый день на могилу, они удивляются её верности. За ней проследили и увидели, что на кладбище она обмахивает веером могилу, чтобы та побыстрее сохла. Верность обещанию хранит, но поторапливает. А торопливость — свойство дьявола. Очень поэтично.

Д.: Я думал, что конец будет другой, что философ поручит кому-нибудь поливать могилу.

Кузнецов (пристально с напором смотрит на него): Вы — испорченный человек! Вы своей прозаичностью убиваете поэзию.

Д.: Земля сохнет за несколько дней.

Кузнецов: Опять проза. В поэзии земля может сохнуть тысячу лет… Откуда Вы знаете: может, эта могила была на берегу реки Янцзы?

Запись от 6 мая 2000.

Вопрос: Ваше отношение к стихотворению Передреева «Не помню ни счастья, ни горя…»

Кузнецов: Я это стихотворение помню. Передреев написал очень мало, но от него в поэзии XX века останется около десятка стихотворений. Через пятьдесят — может, одно-два, в том числе вот это. Оно построено на очень проникновенной интонации.

Вопрос: Вы признаёте за ним глубину?

Кузнецов: Конечно, конечно. Передреев написал очень мало. Что-то в нём остановилось. Он многое не принимал. Не принимал рационализма, не принимал филологического засилья в поэзии. Он был очень восприимчив. То, что не знал, не стеснялся спрашивать и на лету схватывал. Своей образованностью он благотворно повлиял на Рубцова. (У Рубцова больше шероховатостей. Чем больше талант, тем больше шероховатостей.) Он рано достиг литературного мастерства и мог писать стихи километрами, как это и делали другие, но не стал этого делать. В нём рано что-то оборвалось, он остановился. Это, конечно, трагедия. Возможно, это было неверие в собственные силы. Он остановился и, по русской традиции, ушёл в загул. Чтобы кормить себя и семью, он много переводил, а это всегда плохо сказывается. Его пытались спасти от загула. Его свели с одним медицинским светилом. Они побеседовали минут сорок, попрощались, и врач сказал: «Я ничего не могу с ним сделать: у него нет цели в жизни». Я его застал, к сожалению, не в расцвете.

Запись от 6 марта 2001 года.

Вопрос: Мы живём в апокалипсисе?

Кузнецов:

Я много думал о Христе, много читал, и ясно увидел, что Христос воплотился для того, чтобы испытать всё человеческое. Но Его жизнь была оборвана. По сути дела, у Него была только юность, но есть ещё зрелость и старость. Вот, так же может быть оборвана и жизнь всего человечества экологической катастрофой или ядерной войной. Однако такой конец — это не апокалипсис. Времена апокалипсиса не могут быть близки. У человека в головном мозге около ста сорока миллиардов нейронов. Обычный человек использует только 25 % мозга, остальные 75 % спят. У гения пробуждены примерно 35 %. То есть в человеке заложены очень большие потенциальные возможности, и ему ещё долго надо развиваться, но жизнь человечества может быть насильно оборвана, как была оборвана жизнь Христа… Сейчас дьявол совершенно сбесился. Он, конечно, не понимает, что и сам он останется ни с чем. Сейчас он, говоря откровенно, хозяин Земли. Земли, но не Вселенной.

Вопрос: То есть насильственный конец — это не апокалипсис?

Кузнецов: Нет. До апокалипсиса далеко. Циолковский грезил о лучистом человечестве. Это какое-то ангелическое человечество. Но, повторяю, жизнь человечества может оборваться насильно. Есть пример Христа.

О творческом наследии Кузнецова

Поэзия Кузнецова — явление грандиозное. Освоение его поэтического мира ещё впереди. Но одно можно сказать уже сейчас, и сказать твёрдо: русская литература устами Кузнецова заговорила на новом, на воскрешённом, на древнейшем из всех языков — языке символов. Это шаг значительный и невозвратный, а потому вся последующая литература может быть только послекузнецовской.