Звать меня Кузнецов. Я один

— Но ведь это чушь собачья. Думать подобным образом значит отказывать поэзии и музыке в праве на независимое от политиканов и солдафонов самостоятельное существование. На самом деле человек, рождённый для творчества, будет предаваться ему при любых обстоятельствах, если только они в принципе совместимы с жизнью… Возьми хоть Эрнста Юнгера…

* * *

(…) — Юра, сколько себя помню, всегда я старался сблизиться с людьми, превосходящими меня в духовном развитии. Такое стремление представлялось мне совершенно естественным и свойственным каждому. Но с течением времени стал замечать, что у других такая черта встречается отнюдь не слишком часто. Скорее наоборот. Вот Есенин, например, совершенно определённо любил окружать себя всякой швалью, чтобы сиять в её центре как бриллиант. Куняев тоже избегает правильного обмена мнениями, поскольку чувствует, что проигрывает собеседнику, но если всё-таки вдруг против воли втянется в такой разговор, то ищет случай взорваться, сделать вид, будто его обидели… Зачем это ему?

— Да, всё близкое окружение Куняева ниже его… Видимо, ему это нравится…

* * *

— …Продолжаю писать «Ад». Кажется, придумал Наполеону достойную его бессмертия страшную казнь… Читал «Молот ведьм»… Ты не помнишь, как устроен «испанский сапог»? Поэтические портреты не удаются… Вот Шишков — писатель средний, но его портреты бывают очень удачны… А у меня дара такого нет… вернее, есть, но небольшой…

* * *

16 декабря 2002.

— Поставил последнюю точку 24 октября… От пространственной модели ада как лабиринта пришлось отказаться из-за тесноты, отсутствия простора. Мой ад — это долина, сень. Нет, я посетил ад не как турист, я там действую… Не читай с середины. Читать надо сначала. Я применил такой приём — внезапность… А он не сработает.

* * *

— Да, пил после этого, хотелось снять напряжение… но немного… Начал ещё до юбилея Куняева, а потом добавил… Беда в том, что меры я не знаю. Перестал пить дней пять назад… Сыпь от выпивки, ты не обращай внимания.

* * *

— Ну скажи, какой поэт и когда мог написать такую вещь в 62 года? Когда ты начнёшь читать, ты почувствуешь, сколько в ней энергии… Гёте писал и в 70, в его стихах этой поры чувствуется мудрость, эрудиция, но энергии уже нет…

Многих в поэме нет. Нет ни одного архитектора, скульптора, художника… Я подумывал о Леонардо да Винчи… Улыбка Джоконды, пожалуй, тянет на ад, но вот написалось, как написалось… без неё…

Данте 12 лет писал, а я за полгода своротил!.. Небо — ключ, земля — замок… Это результат многолетнего изучения мирового фольклора…

В ней много едва затронутых идей, — обо всём же не напишешь, — которые могли бы стать источником вдохновения для других поэтов… А плотность какая!..

* * *

Уже в дверях: «Когда было написано уже около трёхсот строк, я вдруг испугался, что умру и поэма останется незаконченной… Державин, к примеру, умер, не дописав стихотворение, ну и что? Одним стихотворением меньше — ничего страшного. Но у меня же другой случай… Всё время думал, только бы не умереть, только бы не умереть. Ну, бывай…»

* * *

Восхищение Юрия Кузнецова умом Блеза Паскаля отнюдь ещё не доказывает способности суждения нашего поэта, скорее следует признать олухом всякого, кто бы Паскалем не восхищался…

2003

Ю. П. Кузнецов 12 мая 2003

: «Мне говорили, что в Абхазии есть деревня, в которой живут негры, т. е. не смуглые, а совершенно чёрные люди. И никто не знает, откуда они взялись. Но предполагают, что когда-то, возможно, через крымчаков, промышлявших работорговлей, их продали абхазам в рабство, и они в этой деревне прижились. А откуда ещё?»

* * *

25 июня 2003 года. Звонок Ю. Кузнецова в 23.45:

Любезный Пётр, позволь перекинуться с тобой двумя-тремя словцами… Я, как тебе известно, написал две поэмы. Замысел гигантский… Вторая опубликована в декабре… И что же выявилось… Нет, я понимаю, что скульптура — это иное, у меня к тебе претензий нет, но всё же, всё же, дорогой мой, ведь прошло уже полгода, и что же выявилось… Бондаренко, оказывается, более чем полусотне людей предлагал что-то написать о моих поэмах в своей газете, среди них — Небольсину, например, и выявилась полная несостоятельность нашей элиты. Она способна лишь на одно журналистское мяуканье о погибели России. Писал и посылал «Путь Христа» Лапшину, он между строк о своих бытовых подробностях ответил: «Я бы так не написал»… И это всё! Спрашивал и у других мнение о «Сошествии в ад», отвечают «мощно, есть необыкновенные строки» или «есть неудачные строки»… Но при чём здесь та или иная строка, когда речь идёт о целой поэме! Строку можно и выбросить. Вот я к тебе с какой печалью… Я немного выпил… и думаю, неужели же окончательно задавлена всякая мысль? Жаль людей… Всё же думаешь о них, о родине… А что будет потом?.. Вот о чём моя печаль… Но всё же, наверно, всякому человеку должно быть приятно, когда к нему относятся по-доброму… Вобщем, позволь поднять бокал…

— Поднимай. Если я скажу, что не позволяю, ты ведь всё равно выпьешь…

— Ну бывай!