Звенья одной цепи

Никто не заметил произошедшего на безлюдной террасе. Оллис пришла в себя спустя час, окоченевшая, испуганная и дрожащая как в лихорадке. Но едва пальцы нащупали место в котором вспыхнула боль, приведшая к беспамятству, все страхи исчезли, уступив место торжеству. Просьба, обращённая к небесам, исполнилась: девушка снова стала девушкой.

Правда, на следующий же день Оллис поняла: нужно бежать из молельного дома, и чем скорее, тем лучше, потому что обновлённая плоть требовала больших забот, нежели думалось раньше. Теперь каждый охранник, мимо которого девушка проходила, шествуя с другими прибоженными на Ккедневную молитву и обратно, вызывал до непонятности сладкое томление, неважно, старый он был или молодой. А самое странное, что она теперь явственно чувствовала на себе их взгляды. Одинаково страждущие.

Оллис не стала раздумывать долго. Выбрала среди охранников паренька, выросшего в бедной семье и призванного служить в уплату оброка, пару раз прошлась рядом, стрельнув глазами и невзначай коснувшись бедром, а потом рассказала почти не сочинённую историю. Мол, что её насильно отдали в молельный дом, чтобы лишить наследства, и она старалась смириться со своей участью, только ведь душе не прикажешь, а плоть… Плоть Оллис была ещё красноречивее. Паренёк не продержался и получаса, совершил грех, но стал чуть ли не счастливее самой соблазнительницы.

И вот сегодня заканчивался последний вечер заточения. Оллис окинула взглядом келью, где провела долгие пять лет, вознесла молитву Боженке в благодарность за то, что небожительница откликнулась на просьбу своей послушницы прежде, чем наступило совершеннолетие, а за ним и неминуемое посвящение. Закуталась в плащ, чтобы спрятать заметно округлившиеся формы, спустилась по лестнице, прошла через двор и очутилась у высоких дверей храмового зала.

Любовник уже ждал её, истомившийся от нетерпения. Оллис даже не знала его имени: пока была прибоженной, и не думала спрашивать, а потом стало как-то не до разговоров вовсе.

— Ты готова, любовь моя?

Она кивнула, но про себя отметила, что последнее слово неприятно кольнуло грудь изнутри. Почему же только «твоя» любовь, глупенький?

И сейчас…

— Вы хоть понимаете, чего хотите от меня?

Нери следовало бы вложить в этот возглас благородное негодование и высокомерную брезгливость, а получилось нечто вроде отчаянного всхлипа обиженного ребёнка. Но вопрос, который она задала, подоспел как раз вовремя.

Отчётливо понимаю, лисичка. Хочу расстегнуть пуговички на тугом лифе, медленно, одну за одной, и нырнуть в ложбинку на твоей высокой груди. Уверен, она там есть, ложбинка эта, уютная, прохладно-обжигающая, нежная, как…

— Вы меня слушаете?

— Разумеется, эрте. Со всем вниманием.

Хозяйка Блаженного Дола поджала губы, впрочем не ставшие от того менее пухлыми:

— Зачем вы притащили сюда этого…

Я оглянулся на юношу, тоскливо ожидавшего в конце зала решения своей судьбы.

— Он вам не нравится?

— Да какая разница, нравится или нет? — всплеснула руками Нери. — Почему он вообще находится здесь?

— Ему некуда было идти.

— Врёте!

Вру, конечно. Надо было отправить южанина восвояси ещё по выходе из ворот форта. Но уж больно жалкий у парня был вид, да и не горел он желанием уходить далеко от могил своих родственников.

— Уповаю на ваше милосердие.

Она гневно выдохнула:

— Вы должны делать то, что вам поручено! А не придумывать заботы другим.

— Ну разве ж это забота? — невинно улыбнулся я. — Отец Соечки всё равно потерял работника, а пастух ему требуется. Думаю, парень справится. Хотя бы этим летом, а потом если пожелаете, выдворим его вон.

— Вам легко говорить, ведь не вы принимаете решение!

О позволении пришлому человеку поселиться в Доле? Увы, не я. А то как было бы заманчиво нараздавать всем желающим подобные разрешения… Конечно, не безвозмездно. М-да, и тут мне повезло много меньше, чем коменданту форта. Тот был ответственен перед самим собой и не нуждался в одобрении или содействии другого начальственного лица, а я вынужден убеждать и упрашивать. Нет, разумеется, можно было бы наладить дело, но тогда пришлось бы делиться с хозяйкой, и далеко не половина на половину.

— Разве оно такое уж сложное?

Зелёные глаза посмотрели на меня почти мученически.

— Кто же любит чужаков в своём доме?

Хорошее возражение. И очень уместное. Почти напоминание. Я ведь тоже пока чужак здесь и могу остаться таковым до самого окончания службы. Стало быть, моё слово ещё не приобрело веса? Ох и не хотелось рассказывать подробности, но придётся.

— Послушайте одну историю, эрте. Она незамысловатая не отнимет много вашего времени, и, надеюсь, потом вы лучше поймёте мои намерения.

Она не ответила согласием, но в определённых случаях молчание тоже уместно истолковывать подобным образом.