Звенья цепи (СИ)

– Не надо расстраиваться, голубка! Вспомни, какая судьба ему уготована была? Будут дети у тебя. Только девицы одни. А чтоб ты успокоиться могла, я до родов с тобой буду, – она коснулась лица, и Светлана почувствовала, как что-то раскаленное и тягучее, будто воск, входит в нее, растворяясь, сливаясь с ее собственной сущностью. Перед глазами загорелись яркие вспышки, небо опрокинулось на землю, дрожащая судорога пробежала по телу. Жуткий звериный вой и крики первых петухов – последнее, что услышала она. Голова запрокинулась назад, тело изогнулось, волосы разметались по земле, и Светлана провалилась в долгий глубокий обморок.

* * * * *

Яркая, кроваво-красная заря поднималась с восточного направления. День обещал быть ветреным и жарким. Багровый край раскаленного солнечного диска чуть показался над горизонтом, высвечивая кучевые облака блестящей розовой каймой. Умытые растения разносили благоухание пыльцы, пчелы уже вовсю трудились, погружая острые хоботки в радужные цветочные рыльца. Щебет птиц и радостное гудение насекомых нарастали с каждой минутой, принося в мир знамение нового летнего дня. Утренний ветерок чистыми волнами доносил дыхание леса. Жаворонки звенели высоко в небесах, резвились, кувыркались в бескрайнем синем просторе. Вся природа ликующе и весело просыпалась ото сна, стряхивала наваждение ночи и коварство грозовых ливней, плутовство назойливых вязких туманов.

Инок Варфоломей беспечно шагал пыльной тропинкой, обходя берег затянутого ряской пруда. Радуясь ослепительной идиллии природы, светлыми глазами вглядывался в далекую синеву небес. Ощущение покоя и блаженное счастливое настроение не оставляли его. Страшная бурная молодость, жуткая бессмысленная гибель жены и сына остались далеко позади, лишь изредка напоминая о себе острой щемящей болью. В такие минуты глубокая молитва спасала от хандры и уныния. За годы, проведенные в монастыре, он научился постом и тяжелой работой отвлекать себя от ненужных воспоминаний, посвящать все мысли и душевные устремления нестяжательному искреннему служению.

Трудно и невыносимо было поначалу. Внутренний протест и неприятие монашеского устава подавлял немалым усилием воли, сердцем понимая, что не осталось другого пути. Терпеть, не падать духом помогали братья, с удивительным теплом и радушием принявшие его в монастырскую семью. Плоть сокрушалась непосильным трудом, тело дошло до изнеможения, постная пища казалась отвратительной. Вода и черствые опресноки долгое время составляли его рацион. В редкие праздники ложка подсолнечного масла, да мера свежих лесных ягод оживляли скудный стол. Так назначил игумен Нафанаил – наместник Свято-Успенского мужского монастыря, что каменными стенами и золочеными куполами широко раскинулся в Красных Сопках.

Когда Варфоломей, тогда еще Михаил Бойков, бывший грозой красноярских коммерсантов и известным криминальным авторитетом, пришел к нему на поклон и в полном глубоком раскаянии попросился в монастырь отрекаясь от всего мирского, Нафанаил долго раздумывал. Дал испытательный годовой срок, не вполне веря, что молодой, надломленный судьбой парень сможет выдержать монашеское служение. Наместнику нравилась его открытая простота и глубокое душевное покаяние. На затянувшейся мучительной исповеди тот рассказал ему о своих тяжких поступках и похождениях. Дрожащим голосом, не сдерживая горьких очистительных слез, Михаил отрешался прошлого, твердо клянясь не сходить больше с пути праведного, до конца жизни посвящая себя и все помышления Господу. И отпустил грехи Нафанаил, видя глубину раскаяния отрока. Назначил епитимью суровую и строгую, отлучив от общего монастырского стола.

Целый год послушник работал в каменоломне, обтесывая гранитные глыбы для ремонта монастырских стен, на невыносимом солнцепеке обрабатывал землю в полях. Долгими зимними вечерами ухаживал за скотиной, убирал снег, рубил полыньи на реке, до конца выстаивая утренние и вечерние службы, всенощные литургии, не имея и минуты покоя. Краткий ночной сон не ослаблял нарастающую усталость. Вскоре и ходить стало тяжело, настолько силы телесные оставили его. Но глаза горели, непрестанная внутренняя молитва укрепляла дух, очищала сердце, не позволяя вернуться грозной памяти. Игумен, видя его старания и упорство, смягчил испытание. Перевел на кухню, разрешил вкушение пищи вместе с братией. Михаил чувствовал, как благодарно трепещет душа, как причащается он Духа Святого, как все вокруг расцветает невыразимо прекрасными тонами. Как люди, все великолепие вокруг раскрываются навстречу тонкими ослепительными изображениями, в коих живет лишь верность и доброта. Странно, но все искаженное, злое куда-то исчезло, он его просто не замечал, находясь в упоительно сладостном расположении. Братия и старцы предупреждали о прелестности неземной эйфории, говорили, что это лишь первая ступень к правильному монастырскому житию. Он чутко внимал сведущим монахам, старался придерживаться мудрых советов, посвящая досуг чтению святых книг и молитвенным песнопениям.