Зверь

Это был то ли бал-маскарад, то ли шабаш нечистой силы. Гремела, визжала диссонирующая, с рваным ритмом музыка, усиливая душевную дисгармонию. Под неё дергались, будто марионетки, кружились, плясали, паясничали грубо размалеванные яркими красками смеющиеся маски. Во всем этом был какой-то непонятный, зловещий смысл. Хотелось убежать куда подальше. Но я понимал, что бежать некуда. То, что должно было случиться, случится именно здесь - в этой какофонии звуков, калейдоскопе отвратительных масок. Никогда я ещё не испытывал такого одиночества. Было страшно и жутко, будто присутствовал на собственных похоронах. На мне был совершенно нелепый костюм капуцина. Из-под короткой одежды торчали голые, покрытые буйной рыжей растительностью лодыжки. На ногах надеты черные тапочки. Я очень стеснялся своего костюма и сильно комплексовал. Бестолково толкался меж танцующими, не понимая, как, каким образом я здесь оказался, и с каждой новой секундой все более ощущал приближение страшной, роковой минуты. Маски показывали мне языки, хватали за одежду, волосы, улюлюкали. Но вот, музыка неожиданно смолкла.

- Какая великолепная массовка! - раздался наконец знакомый голос.

Маски расступились, и я увидел в конце зала Туманова. Он был настолько огромен и величественен, что я, в сравнении с ним, казался себе ущербным и ничтожным карликом. Он обозревал зал, будто полководец - поле сражения. Здесь все зависили от него и он это знал. Левой рукой он небрежно обнимал Ирина Шахову, в правой дымилась огромная сигара.

- Я хочу его видеть! - властно проговорил Туманов.

Маски мгновенно образовали круг, в центре которого стоял я, жалкий, вконец растерянный, не знающий куда себя деть.

- Это и есть герой?! - громко, саркастически рассмеялся главный режиссер. Вторя ему, подхалимски захихикали маски. И лишь одна Ирина была печальна. Возможно ей было грустно и стыдно, что когда-то она любила такое ничтожество, как я. Возможно.

Указывая сигарой в мою сторону, Туманов презрительно проговорил:

- Бездарь!

- Бездарь! Бездарь! Бездарь! - заголосили маски, смеясь и улюлюкая.

И я понял, что это конец. Подобного позора и унижения я не вынесу...