Зверь

Я сел в старое кресло, обтянутое искусственной кожей. В некоторых местах она лопнула и из неё торчали куски ваты. Одно это говорило - в каким состоянии сейчас находится медицина. Ждать пришлось минут десять. Наконец, дверь напротив открылась и в холл вошел молодой блондин с симпатичным несколько простоватым лицом и принципиальным взглядом голубых глаз. Подошел ко мне.

- Здравствуйте! Я - Сысоев Эдуард Валентинович. Вы хотели меня видеть?

Я представился, протянул ему удостоверение. Он его раскрывать не стал, лишь мельком взглянул. Сел в соседнее кресло.

- Я в курсе. Так что же вас интересует, Андрей Петрович?

- Вы принимали роды у Натальи Шатровой?

- Да, - кивнул он. - Мы сделали все возможное, чтобы спасти ей жизнь, но... В данном случае, мы оказались бессильны. А что, имеется жалоба на наши действия?

- Нет-нет, я по другому поводу. Скажите, её кто-нибудь сопровождал?

- Да. Мужчина лет тридцати, назвавшийся её другом, Он сидел вот в этом же кресле, что и вы.

- Как он выглядел?

- Как выглядел... Среднего роста. Лицо красивое, интеллигентное. Я, знаете ли, не очень его запомнил, так сильно переживал случившееся.

- Вы с ним разговаривали?

- Да. Именно я сообщил ему о случившемся.

- Как он реагировал?

- Очень бурно. Кричал, что этого не может быть. По всему, она была ему небезразлична.

- Что было дальше?

- Я ему предложил таблетку элениума, но от отказался. И я ушел. Вот и все.

- Он представлялся?

- Что, простите?

- Он называл свою фамилию, имя?

- Не помню. Впрочем, по-моему, не назыывал. Точно, не называл.

- Кто-нибудь ещё из ваших работников с ним общался?

- Наша акушерка Яновская Клара Иосифовна. Она мне сказала, что мужчина ведет себя довольно странно, разговаривает сам с собой и все такое. Спрашивала: что делать? Я был в то время занят и сказал ей, чтобы решала эту проблему сама, если потребуют обстоятельства, вызывала бригаду психиатров.

- И что же?

- Мы с ней на эту тему больше не разговаривали.

Я записал его показания и попросил пригласить Яновскую. Это была полная статная дама лет сорока с некрасивым, но значительным лицом.

- Клара Иосифовна, позавчера вы обратили внимание Сысоева на странное поведение мужчины, сидящего в этом кресле.

- Да, был такой факт, - величественно кивнула она.

- Что вам показалось странным?

- Он разговаривал сам с собой. Причем, делал это громко.

- И о чем же он говорил?

- Так, абсурд какой-то. Я плохо запомнила.

- И все же постарайтесь вспомнить.

Яновская надолго задумалась, всем своим видом давая понять, что силиться вспомнить. Наконец проговорила:

- Помню - смеялся над Богом, говорил, что его давно свиньи съели. Все упоминал какого-то зверя...

- Какого зверя?

- Просто зверя. Говорил, что тот давно всеми правит. Да, я запомнила фразу: "За что же ты меня наказываешь, зверь?"

- И что было потом?

- Я подошла к нему и спросила: нужна ли ему помощь? Он смутился, сказал: "нет-нет", и встал. Очевидно, у него закружилась голова и он пошатнулся. Я поддержала его за руку. Но он отстранил меня и вышел.

- Вы хорошо его запомнили?

- Да, очень хорошо.

- Не могли бы вы сейчас поехать со мной для составления фоторобота этого мужчины?

- Это мой гражданский долг, - сказала она и её лицо стало ещё более значительным.

Кажется, я вышел на след этого самого зверя. С чем себя тут же поздравил.

Глава седьмая: Ачимов. В Москве.

В жизни я боюсь всего двух вещей - уколов и летать самолетом. Черт знает что такое? Ведь трудно назвать меня трусом. Сколько раз прыгал с парашютом. Лазил вместе за знакомыми альпинистами по горам. Спускался по горным речкам. С парашютом прыгал, а самолетом летать боюсь! Смех и грех! Как-то слышал фразу: "Если человек чего боится, обязательно от этого умрет". Может быть и впрямь мне суждено погибнуть в авиакатострофе? Словом, как с начала полета я судорожно вцепился в подлокотники кресла, так до посадки их не отпускал, проклиная всех святых. Это единственное, что отравляло жизнь. А так настроение у меня было очень даже приличным. Вчера вечером объяснился со своей супругой. Поставил вопрос ребром: или она бросает все свои глупости с дурацкой ревностью, или развод по всей форме. Она поняла, что зашла слишком далеко, расплакалась, долго просила прощения, клялась и божилась, что этого больше никогда не будет. А потом принесла бутылку армянского коньяка, сказала, что специально купила, чтобы со мной замириться. Душевно посидели мы с ней за бутылочкой, вспомнили молодость и вообще... жизнь. Нет, она у меня славная. Настоящая верная подруга. Десять лет назад меня прямо на работе инфаркт свалил. Так она из больницы не вылазила.

Слава Богу! Кажется приземлились. На сердце совсем полегчало. До Москвы добрался в восемь часов утра. Что делать? В театр ещё рано. До одиннадцати там вряд ли кого застанешь. Решил пойти в Генеральную прокуратуру и навести кое-какие справки.

Постовой милиционер на проходной долго расматривал мое удостоверение. Посмотрит в удостоверение, потом - на меня, в удостоверение, опять на меня. Дурак какой!

"Что-то они здесь слишком подозрительные! - раздраженно подумал я, забирая удостоверение. - Теракты замучили".