Не скажу, что из «Зверя» сыпались стёртые шестерёнки, однако барахлил он чаще обычного. Вырубалась автоматика, и мы по очереди жгли хануриков в ручном режиме. Летели клапаны на топливных резервуарах, и Крот, опасаясь утечки, день и ночь ползал во внутренностях «Зверя». У Кардана в моторном отделении пробило уплотнительную прокладку под фланцем трубопровода, вконец износились поршневые кольца и клапанные пружины. Сам Кардан не справлялся, но ему помогали механики из батальона. Пока что им удавалось реанимировать «Зверь» и он упрямо следовал за жёлтым фронтом. Недельки через три фронт доползёт до моего дома.
За обочиной лежала полоса глинистой растрескавшейся земли. Сплетение трещин напоминало грязно-бурый узор на коже подгулявшего ханурика. Дальше стелилось поле, заросшее колтунами зелёной травы. Хорошее поле. Сугорами, оврагами. Есть где спрятаться. Малой предложил отдохнуть в овраге. Я бы согласился, но заметил впереди придорожное кафе. Сказал, что мы отдохнём там. Найдём тень и посидим минут пятнадцать, заодно подождём Фару с Пульсом.
Я на ходу касался правого кармана. В него будто набросали раскалённых костей. В кармане лежал жетон синего сержанта. Я понимал, что штаны припекло солнце, и всё же представлял, что жетон нагревается изнутри – прожигаетткань, обугливает кожу, плавит мышцы и вены. Когда уходил с мясорубки, рука сама потянулась к пузырю с синей меткой. Надеюсь, никто не увидел. Как быть с жетоном дальше, я не придумал. Пусть лежит. Может, выброшу. Или спрячу в теплушке. Если однажды встречу Сивого, отдам ему.