Зверь

— В смысле, да, баловаться метамфетамином — не самая лучшая вещь, которую может сделать родитель... но если торчком оказывается отец, то людей это волнует гораздо меньше. Матери же приходится ставить своих детей превыше всего и посвящать им всю свою жизнь. Даже если это никчемная жизнь, полная дерьма, они не должны этим заниматься, так что «быть или не быть» — только их выбор.

Зверь моргнул.

— Понимаешь?

— Мне кажется, да, но я не хочу мириться с этим, — произнесла я.

— Вполне справедливо, — подметил Зверь, поглаживая рукой меня по волосам.

— Моя мама была великолепной, — сказала я, снова закрыв глаза.

— Да?

— Да. На самом деле, по-настоящему хорошей. Я любила кружева, поэтому она пришила их на все мои платья, даже на те, которые мы купили в магазине. Отец говорил, что так она меня избалует, но мама утверждала, что оборки — это просто небольшой способ сделать мою жизнь лучше, и пока я была маленькой, хорошей, вежливой девочкой, которая всегда делала уроки, она будет пришивать кружева даже на мои трусы, если это сделает меня счастливой.

— И она пришивала?

— Ага, — сказала я и улыбнулась, так и не открыв глаза. — Небольшие оборки в верхней части. Я плакала, когда мне в первый раз после ее смерти купили новое нижнее белье, и на нем больше не было кружев.

— Это на самом деле, очень мило, — произнес Зверь. — Они были розовыми?

— Мне кажется, на них были нарисованы принцессы или что-то вроде этого. Обычное белье, которое шьют для маленьких девочек.

— Я имею в виду оборки, — уточнил мужчина. — Они были розовыми, блестящими или какими-то еще?

— Они были разными, — произнесла я. — Большая часть была бледно-розовыми или белыми. У нее было два мотка кружев из хлопка, которые мама купила, когда мне было четыре, она отрезала лоскутки и собирала их в складки разных размеров.

— Могу поспорить, что в первом классе ты была девочкой состоящей из одних оборок, — сказал Зверь.

— В яблочко, — подтвердила я. — А еще она оставляла мне записки в коробочке для завтрака. Домашняя еда и милые записки. Мама была... такой славной. Все казалось намного лучше, когда она была рядом.

— Звучит именно так, — сказал он.

— Что на счет твоей мамы? — спросила я.

— Ну, я не был типом с оборками-на-нижнем-белье, — весьма серьезно произнес он, и я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

— Тем не менее, я могу поспорить, что тебе тоже нравилось что-то глупое, — обвинила я.

— «Хот Вилс» (Прим.: «Хот Вилс» — маленькие игрушечные модели автомобилей), — незамедлительно произнес он. — Я не мог заснуть, пока мои любимые «Хот Вилс» не были составлены в ряд около меня, а затем я просыпался и плакал, потому что когда переворачивался во сне, то больно натыкался на небольшие металлические машинки.

Я рассмеялась в голос.

— Дети такие смешные, — сказал Зверь.

— Ага, — произнесла я. — Карла провела шесть месяцев, таская пустую банку из-под какао вместо плюшевого мишки. Она обнимала ее, любила и прятала под кроватью. Это была ее любимая вещь в мире.

— Как вы, ребята, заставили ее остановиться?

Я отвернулась.

— В один прекрасный день она просто исчезла. Я думаю, что мой отец просто выбросил ее. Одна из тех мелочей, которую он мог сделать, понимаешь?

— Ага, никто и не сомневается в этом, — сказал мужчина. — Давай не будем о нем говорить. Что еще ты можешь рассказать о своей маме?

— Она на самом деле была хорошей. Я скучаю по ней. Каждый день.

— Я могу спросить... как она умерла?

Я снова отвернулась от Зверя.

— Рак, — спокойно сказала я. — Это произошло довольно быстро. Рак молочной железы. Она постоянно ходила на химиотерапию, у нее выпадали волосы, но ей становилось все хуже и хуже. Ее кожа была такой мягкой, будто она постарела. А потом... мама умерла.

— Ох, детка, — пробормотал он. — Это так несправедливо. Мне очень жаль это слышать.

— Все в порядке, — кивнула я. — Я никогда не сомневалась, действительно ли она хотела меня, понимаешь? Если бы мама прожила дольше, возможно, они бы развелись, а он отправился бы в тюрьму. Отец выглядит хорошим только на бумаге.

— Надеюсь, что это ненадолго, — мрачно произнес Зверь.

Мужчина замялся.

Пауза была долгой.

— Табита, ты сможешь дать показания против своего отца? — спросил он.

— Я... я не знаю, — произнесла я мягко и нерешительно.

— Лучше, чем «нет», — произнес Зверь и слегка улыбнулся. — Это прогресс.

— Ага, — подтвердила я. — Я просто... я просто не знаю. Что, если я дам показания, а потом его посадят, но ненадолго? Что, если его выпустят под залог в то время, когда, как предполагается, я буду давать показания? Что, если... Он будет так зол, Зверь. Он причинит мне боль. Даже если его упрячут за решетку. Он считает меня своей собственностью, которая не должна оказывать сопротивление.

Зверь убрал спадающие мне на лоб волосы.

— Я буду защищать тебя, — сказал мужчина.

— Я знаю, но... ты не можешь всегда быть рядом, понимаешь? — спросила я.

Он ухмыльнулся.

— Я вроде как могу. Для меня нет ничего лучше, чем быть рядом с тобой, — признался Зверь.