Зверь дышит

Эта улица прямо Проспект мира какая-то стала — не перейдёшь. Как Крещатик. Адвокатский сын в Николо-Снегирях? Чушь. Это дело не стоит выеденного соловьиного яйца. Зачем занялись политикой? — Чтобы выйти из затхлой ситуации постмодерна. По-видимому, так. Не только художники, но и Лимонов, например. Да, но дикость. Как вы считаете? Целую ночь соловей нам насвистывал. А дикие наседали. Я приехал, покрутился там. Город молчал, и молчали дома. Меня попросили из зала суда в коридор. Ну что ж. Женщина, на вас смотреть страшно. Вам нравится, когда вас боятся? Он с гиенами шутки себе позволял, взглядом пробуя их укорить. Бочком, бочком, стараясь не встретиться глазами. Женщина, и вы православная? Да. И русская к тому же. А Чаплин-то, а? — Это подонки, циники, с которыми и разговаривать-то не о чем. У них святого ничего нет — так какая может быть дискуссия. Во как! Грустно? Да пошёл он на фиг. Даже не страшно. Нелепо поп о поползновеньях искусства судит. Погоди, ещё будем трястись по углам, как при советской власти. Ну что ж. Изыди — так изыди. Кто не исповедуется и не причащается, тот из института отчисляется.

Я говорю: «Во! Какие люди! А чем я, как говорится, заслужил посещение столь высоких особ?» — «Это не важно. Ты же, — говорит, — жертва. К сожалению, ничего смешного и ничего печального нет». — Он сказал: «Это уже не имеет значения». Вот видишь. У меня нет слов. А при чём же тут посещение?

«Ориентироваться» — значит знать, где находится восток. А мне палец в рот не суй — заблудиться. Потому что у меня ориентация. А в школе-то я понял, что солнце встаёт на востоке. Короче, я так перепутал! Я прошёл 15 километров! Это же не 500 метров. Бог ты мой! Это действительно было необъяснимо ужасно. Меня женщина завела в дом. «Выпей молока. А теперь иди». Я пошёл.

…И тогда найти меня будет непросто. Никто меня не найдёт. Я менял города, я менял имена. Вон скачет неуловимый Билл. Да что ты говоришь! Так уж прямо и поймать его невозможно? Шихуандзи хвастался, что в его царствование, в отличие от его предшественников, все вещи получили названия, которые им подобают. Называние есть уловление, не так ли? Связывание.

На домике написано «шахматы», а они играют в домино. Как будто нет рядом другой беседки, совершенно свободной. Да, но на ней ничего не написано. И хорошо — значит, можно играть во что угодно. В домино, однако ж, а не в преферанс. Как только шахматисты их допускают? Сказали бы: «идите, дескать, в свою беседку». Да шахматистов-то сегодня нет. Они считают себя интеллектуалами. Пусто-пусто в сердце моём. А что называется «гитлер»? Уже не помню. Шесть-шесть, может быть. Как-то это связано с числом Зверя, нет? Я обещал на эти темы при нём больше не разговаривать.

Проблемы, которые он ставит передо мной, они далеко выходят за рамки любви и нелюбви. Ну, люди любят, чтоб кто-то кого-то ударил. Мне этого НЕ нужно, честно сказать. Я могу уничтожить любого человека. Тебе это что-нибудь нужно? Когда найдёшь, тогда и приходи. Я не собираюсь в этом мире никого уничтожать. Это не моего ума дело. Ты пойми, что никто же уже отвечать за свои поступки не может. Потому что люди тупы абсолютно. Бьют только один раз, одним ударом, бывают такие случаи. Он всегда говорил: «Серёга, пошёл ты в жопу!» Так его Господь и забрал, несмирившегося. Так устроена жизнь: ты здесь ни при чём, и я тоже. [Я отстой отстоя]. Гм! Легко ли говорить, когда жизнь вот так существует?

Но это всё такие пустяки. У тебя жил дома сверчок когда-нибудь? — Только в детстве, в Черёмушках. Нет, ещё в Николо-Кузнецах жил домашний на кухне. В какое-то лето они в Звереве расплодились. В саду, в галерее, в офисе — всюду трещали. Но мелкие. В общем, несерьёзные. С домашними не сравнить. В сравнении со смертью и любовью.

Ну что же стоишь, не меня ли жалеешь? А может, сама ты боишься сказать. Тогда подойди, мы друг друга согреем. Не зная себя, не жалея себя. Ну, вот тут как раз о сне. Называется «Реальность». Уже не сон, но недопробужденье. 76-й год. Гармонии рваная боль. И дуют ветры. Несутся времени года. Год каждый — как всегда. Хлам прошлогодний срывает с времени вода. Невежество, презренье, насмешки, улыбка снисхожденья и дитя. Ногами вверх и к небу головой.

Она умерла, а он уже больше месяца лежал в морге. [Во хер орехов]ый! Я, на самом деле, даже и не хочу каламбурить. То есть… Ну, то есть «то есть» есть? Да, всё современное искусство становится искусством каламбура. Это моя фраза. Но мне бы хотелось, как дадаисты, говорить словами, которых никто раньше не употреблял. А кто мешает? Вон почитай Кононова. Серьёзный человек, ничего не скажешь.