Зверь. Мое наваждение

– Тебе не нужно спрашивать для этого разрешения.

Ее покорность доводит меня до бешенства. Наверное, из-за того, что она не наигранная, а настоящая. И эту мягкость принимают за слабость. Пользуются. Как пользовался бывший Есении или ее тетка с мужем.

Этот мир ее сожрет. Просто сожрет. Не оставит ничего. Сломает. Почти сломал – я вспомнил обстоятельства нашей встречи.

– Спокойной ночи, – роняю на выходе из комнаты и спускаюсь в кухню.

В животе с одиннадцати утра не было ничего существеннее кофе. Дверь оставляю открытой. Есения спускается вслед за мной, идет в кабинет к брату, словно тень. Бесшумно и быстро. Ей не комфортно. И я ее понимаю. Помню, как впервые попал в дом родителей Сизова. Мне он показался музеем, в котором дышать-то можно через раз. Мне до Сизовых, конечно, далеко, но то, что я сегодня видел, условия в каких Есения жила с братом… Так определенно жить нельзя. Алкашей можно выгнать хоть сейчас, правда, тетка приведет других. Из разговора я понял, что баба там беспринципная и придется пободаться. Но решить проблему с бывшим Есении можно хоть завтра.

Пока микроволновка разогревает ужин, я набираю номер хорошего товарища.

– Валер, извини, что поздно, но я по делу.

– Если звонишь ночью, Зверь, значит, что-то серьезное.

Я слышу недовольный женский голос.

– Супруге привет.

– Она ему будет не рада. Так что хотел?

– Попросить об услуге, – я закрываю дверь кухни и продолжаю говорить вполголоса. – С утра привези мне одного мудилу. Поговорить очень нужно.

– Без проблем, – отзывается Валера. – Жду всю инфу сообщением.

* * *

Поспать удалось пару часов. Еще до рассвета я вышел из дома. Валера отзвонился и доложил, что ждет меня на месте.

По свободным дорогам я домчался минут за тридцать. Снизил скорость перед въездом на промышленную территорию, оставил автомобиль рядом с тачками товарища и его ребят и, пока шел к нужному ангару, подкурил сигарету.

Я взялся за металлическую ручку двери, отбросил окурок в сторону. Адреналин выстрелил в кровь. Давно я не ощущал подобного, когда в голове гудит от перевозбуждения и каменеют мышцы.

Иду на разговоры и хохот.

– Он? – Валера бьет по ножке стула, на котором сидит бывший Есении.

– Он, – отвечаю я и ускоряю шаг. Не сдерживаю себя. С размаха наношу два удара по лицу. Лысков завывает, инстинктивно закрывается руками.

– Эй, ты бы полегче. Эй, – Валера треплет меня по плечу, пока я нависаю над скулящей тварью. – Зверь, ты слышишь?

– Слышу, – огрызаюсь я. – Тут не курят, – произношу я, реагируя на щелчок зажигалки, кивком указывая на стеллажи с бочками. – Оставьте нас.

Парни тут же уходят, а Валера остается.

– Ты уверен? Ну так, все нормально? – неопределенным жестом руки крутит у головы.

– Нормально.

– Ну смотри, – отвечает настороженно. – Я тебя таким видел в  последний раз, когда вы чуть не поубивали друг друга с Сизовым, – товарищ осекается, кажется, понимая причину этой заварушки. – Ну, Зверь. Реально аккуратней. Никакая баба не стоит того, чтобы сесть.

– Я его больше не трону, – отвечаю я, демонстративно отступая на три шага. – Иди.

Валера неуверенно пятится.

– Я в норме, – произношу я. – Иди.

– Я все понял, – скулит Лысков.

– Тс-с-с, – одергиваю я.

Наконец я слышу щелчок закрываемой двери. Лысков вздрагивает, а для меня звук замка служит спусковым крючком.

– Я все понял.  Я все понял. Я правда все понял, – тараторит бывший Есении, растирая рукавом кровь по подбородку.

– А мне так не кажется.

С этими словами я хватаю парня, поднимаю на ноги и тащу.

– Мы куда? – он вертит головой и пытается что-то рассмотреть. – Куда? Да я к Есе больше не пойду. Вот клянусь, Марк Борисович.

– И отчество мое вспомнил, – хмыкаю я. – А в подъезде сукой меня называл, обещал переломать руки.

– Так я пьяный был, ну сболтнул…

Я отталкиваю Лыскова от себя.

– Не. Это не оправдание. Ты же опять оближешь горло бутылки, придешь к Есении… или ко мне.

– Не приду! Бля буду, – сплевывает кровь под ноги.

– Ты мне еще крест покажи.

– Я клянусь!

– Пиздабол ты, Женя. Смотри, – я указываю парню за спину, – что это?

– Автомобильный подъемник, – без уверенности в голосе отвечает Лысков.

– Да, это он. Знаешь, сколько он весит?

– Где-то полтонны.

– Да, – соглашаюсь я. – А если на нем поднять тачку, то выйдет чуть больше двух тонн.

– Я не понимаю, зачем мы сейчас об этом говорим.

– Да просто. Слушай, сколько ты у меня работаешь? – спрашиваю я.

– Три года, Марк Борисович.

– Давно, – тяну я.

– Давно, – соглашается Лысков.

– Значит, ты помнишь, как больше двух лет назад на Кирова тачка сорвалась с подъемника. Не выдержал механизм стопора. Мастер тогда чудом выжил, отошел покурить.

– Ну да. Все об этом говорили.

– Угу, все. Так вот подобное может случиться и еще раз, – произношу я тихо. – Только представь, как две с половиной тонны сорвутся с трехметровой высоты, а тебе не приспичит покурить.

Бывший Есении отшатывается от подъемника, зыркает на меня.

– Представил? – уточняю я.

– Да, – он кивает.

– Это хорошо, – хочется подойти поближе, но я боюсь, что не сдержусь. – Забудь про Есению, если хочешь жить и дальше. Теперь она со мной, – добавляю зачем-то. – Уяснил?!

– Уяснил.