Зверь (сборник)

Здесь, в самом узком месте, где любой неверный шаг мог привести к смерти, огромный волк развернулся и встретился с ними лицом к лицу. Припав на передние лапы, опустив голову и слегка приподняв хвост, он ощетинил гриву, обнажил клыки, но не издал ни единого звука, который мы могли бы услышать, – так он встретил свору. Его лапы ослабели от долгой погони, но шея, челюсти и сердце оставались сильными, и – сейчас всем, кто любит собак, лучше закрыть книгу, – все до единой пятнадцать собак взлетели вверх и упали вниз. Едва ли человеческий глаз мог различить, что произошло, но, как поток воды льется на скалы, разбрызгиваясь отдельными струями, так поток собак взлетел по тропе в едином порыве, и Темногривый встретил их всех. Слабый прыжок, встречный выпад, ранение – и Грязеплюх потерял опору и рухнул вниз. Дендер и Коали приблизились, попытались схватить волка; стремительный бросок, захват – и они упали с узкой тропы. Синее Пятнышко[4] бросился следующим, могучий Оскар и бесстрашный Тидж следом за ним – но волк стоял как скала, и после короткой схватки он остался один, большие собаки пропали. Остальные приближались, и последние подталкивали первых – вниз, к собственной смерти. Резкий удар, захват – всех до единой собак, от самых быстрых до самых сильных, волк скинул с уступа, и они, кувыркаясь, устремились вниз, в зияющую бездну, где острые скалы и обломки стволов довершили дело.

Через пятнадцать секунд все было кончено. Стремительный поток разбился о скалу – вся свора Пенрофа была уничтожена, а Билли Бэдлэндс стоял в гордом одиночестве на своей горе. С минуту он ждал, не появятся ли еще собаки. Никого не осталось, свора была мертва, но, ожидая, он смог перевести дыхание, а затем, впервые за всю эту драматическую сцену, подал голос: он испустил долгий торжествующий вой, отразившийся от стен каньона возле горы Сентинел.

Мы застыли, словно каменные изваяния. Ружья, которые мы держали в руках, были забыты. Все произошло так быстро, так бесповоротно… Мы не двинулись с места, пока волк не исчез. Все это случилось не так далеко: мы пошли пешком, чтобы посмотреть, вдруг кому-то из собак удалось избежать гибели. Но все они были мертвы. Мы ничего не могли сделать – и ничего не могли сказать.

XI. Вой на закате

Неделю спустя мы с Кингом ехали вверх по тропе от Дымовых Труб.

– Старику все это надоело, – сказал Кинг. – Он продал бы ранчо, если бы мог. Не знает, что делать дальше.

Солнце опускалось за горизонт за горой Сентинел. К тому моменту, как мы добрались до поворота на Дюмонт, из речной долины внизу донесся долгий раскатистый вой, подхваченный хором пронзительных завываний. Мы ничего не видели, лишь напряженно прислушивались. Звук повторился – охотничья песня волков. Она затихла, и ночь взрезал другой звук – пронзительный лай с подвыванием, сигнал: «Окружаем!»; послышалось короткое мычание – и тотчас оборвалось.

И, пришпоривая лошадь, Кинг мрачно сказал: «Это он, охотится вместе со стаей, и еще одной корове пришел конец».

Перевод Марии Таировой

Под редакцией Григория Панченко

Леди Леопард

Предысторию этого рассказа можно узнать со слов самого Сетона-Томпсона: «У рассказа “Леди Леопард” очень необычная история. Около пяти лет назад я прочел рассказ о странном приключении в пустыне – о дружбе солдата и леопарда. Он произвел на меня сильное впечатление.

Недавно я пытался найти его, но не смог выяснить ни автора, ни название. Так что я записал его по памяти и назвал “Леди Леопард”. Затем, уже закончив свою версию, я вновь нашел ту историю. Это оказался рассказ “Страсть в пустыне” Оноре де Бальзака. Однако мое исполнение имело с ним так мало общего, за исключением основной идеи, что, извинившись перед выдающимся французом, я решил опубликовать собственный вариант».

Добавим лишь: «около пяти лет назад» означает, что это случилось примерно в 1930 г. Причем, хотя Сетон-Томпсон и воздает должное выдающимся заслугам Бальзака, в данном случае ему особенно смущаться нечего. Рассказ «Страсть в пустыне», шестьдесят четвертое по счету произведение в грандиозном цикле «Человеческая комедия», представляет собой часть небольшого подцикла, посвященного солдатской жизни и приключениям на лоне природы. Однако этот подцикл был Бальзаком едва начат – можно сказать, через силу и почти с отвращением, – и тут же с явным облегчением брошен. Для великого француза «звериная» (впрочем, как и солдатская) тематика была откровенно чуждой, малознакомой и неинтересной. А для Сетона-Томпсона – наоборот!