Зверь в Ниене

— Я знал, что это не ты. Никогда на тебя не думал, — признался Тилль Хооде и похлопал по плечу.

Линда-Ворона с матерью подошла и долго смотрела в глаза, потом заплакала и ушла, не проронив ни слова.

Соседи подходили и возвращались в толпу, чтобы посмотреть, как его повесят.

Последней к Глумному Тойво пришла Безобразная Эльза.

Когда она оказалась рядом, Тойво непроизвольно отпрянул, столь была девка страшна, но Эльза развернула плечи, быстро шагнула вперёд и смело впилась ему в губы.

Она была выше заморыша, и ей пришлось нагнуться.

Толпа замерла.

Многие перекрестились не по одному разу.

Когда Безобразная Эльза оторвалась от него, Тойво стоял обалдевший. Лицо его просветлело. А потом на губах появилась известная всему Ниену глумная ухмылочка.

Это был прежний Тойво, только счастливый.

Он охотно пошёл к месту казни, ведомый палачом и его подручным. Встал на скамью, над которой с перекладины виселицы болталась петля. Палач затянул узел на его шее.

Судья зачитал приговор.

Палач выбил из-под ног скамейку, и преступник заболтался на верёвке.

ЕГО ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОДГОН

— Финский народ готов долго терпеть притеснения, но, в конце концов, он обязательно смирится!

Генерал-губернатор Ингерманландии обвёл свирепым взором собравшихся в замке представителей городской власти.

— Надзаконное усиление Закона, входящее в жизнь мало-помалу, становится в сердцах народа правилом жизни, а накопленное смирение позволяет подданным вынести новое угнетение. Важно разъяснять народу происходящую от этого пользу государству, которое в дальнейшем сделает жизнь подданных лучше. Когда-нибудь.

Бургомистры выслушивали государственную мудрость, сидя на узких жёстких стульях — быт офицеров в крепости был суров. И хотя комната, служащая губернатору спальней и кабинетом, была просторна, тощая кровать, застеленная суконным покрывалом, и одинокая подушка вопияли о привычке Эрика Карлссона Гюлленштерны к спартанским условиям. Лишь торчащая из-под кровати ночная ваза из расписного фаянса намекала на возможное улучшение быта вплоть до постройки в городе губернаторского дома, где властитель Ингерманландии мог бы жить сам и встречать гостей с подобающими удобствами. Карл-Фридер Грюббе знал, откуда эта ваза прибыла в Ниеншанц и кто её приволок.

Генерал-губернатор сидел за простым, хотя и большим столом, на большом, жёстком, хотя и с подлокотниками стуле. Перед ним лежали бумаги и расположился чернильный прибор, какими пользуются военные писари в походном штабе. Гюлленштерна был в Ниене редким гостем и о роскоши не пёкся.

— К великому сожалению, в землях Новой Финляндии пребывает немало шведских землевладельцев с жёнами и детьми, обтуземившихся до совершенно финского состояния, — продолжил генерал-губернатор с суровой офицерской прямотой. — В риксканцелярии надеялись, что это пагубное поветрие обойдёт стороной Ингерманландию, но так не случилось. Этот край проклят, — обронил свой приговор Гюлленштерна. — Как вся Финляндия. Однако в Эстляндии и Курляндии это не так. Печально признать, что напасть коснулась даже двора королевского казначея.

Накануне он принял в замке Анну Елизавету Стен фон Стенхаузен и имел с ней долгий, тяжёлый разговор.

Предтечей этого послужил визит любезнейшего кронофогта Ниена. Пер Сёдерблум предоставил генерал-губернатору два письма из Стокгольма, полученные относительно недавно бургомистром юстиции. Их собирались приобщить к делу на судебном процессе, но заседание оказалось сорвано, а преступник разоблачил сам себя и оказался застрелен при задержании, так что суда над ним и не было.

Что было неплохо, по мнению Карла-Фридера Грюббе, — сами искали, сами же и убили.

— Подлог, самозваное присвоение имени и титула, а также посягательство на имущественное и денежное наследство, бесстыдная ложь и даже неприкрытое и наглое хищение мужского звания, совершённое женщиной, имеющей извращённую натуру, привело к созданию из истинного наследника настоящего туземного дикаря, способного на любое преступное зверство, проистекающее из тьмы невежества, старательно культивируемого злонамеренной Хильдой, — генерал-губернатор покачал головой, как бы не находя сил поверить в жуткую изнанку бед, обрушившихся на Ниен, и приказал: — С началом навигации на первом же корабле отправьте её в Стокгольм на королевский суд, чтобы Хильда Тронстейн была признана той, какой она и является!

* * *

— Купец безумен, — сказал Карл-Фридер Грюббе.

— Он указал пальцем на убийцу прямо в зале суда, не имея опыта и знаний для установления вины преступника, но объявил всё верно и даже больше, чем мы выяснили.

Старший письмоводитель сидел в комнате юстиц-бургомистра и вертел поставленную меж ног трость.

— Без доказательств? На основе догадок?

— Малисон пытается поступать правильно тем путём, каким он это понимает, в том мире, в каком, по его мнению, он живёт.

— В мире с апокалипсисом и антихристом?

— Сатану я видел своими собственными глазами на Дудерхофских высотах, я тебе рассказывал, — напомнил Хайнц. — Впечатления незабываемые.