Звериное царство

Опаловая ночь не проникает в свинарник, и животные спокойно спят на решетчатом настиле. Свиньи лежат, тесно прижимаясь друг к другу грязными боками. Свистит ветер. Хряки дремлют каждый в своем загоне. Поросят согревают синей лампой, они повизгивают, не отрываясь от сосков матерей, которым больше всего на свете хочется заснуть крепким сном, но детеныши мешают, и глаза самок беспрестанно движутся под веками в пушистых ресницах. Беременные лежат в стороне от других, их животы существуют сами по себе, они видят во сне людей.

Жером выныривает из снов, населенных мифологическими змеями, ямами с черной водой, откуда он вылавливает насекомых с тонкими мохнатыми лапками. Зачерпывает их горстями, они царапаются, кусаются, уступают место рычащим хищникам и химерам, то и дело меняющим форму. Мальчик отбрасывает одеяло, садится на краю кровати, болтает ногами над полом. В своей комнате. Близнецы, его кузены, крепко спят. Тома дышит с присвистом – из-за астмы и заложенного носа. Пьер лежит тихо, вцепившись в серую детскую перинку, с которой никогда не расстается. Прежде чем уснуть, ребенок вытаскивает из нее очип гусиных перышек и щекочет себе нос и верхнюю губу.

Бодрствует один Жером. Он слушает стрекотание насекомых и пение хора жаб, наблюдает за близнецами. Когда мальчишки только родились, Жером любил гладить их по мягким головкам и выпуклым бархатистым лобикам. Они плакали, и мать в конце концов брала их на руки и давала грудь. Теперь Габриэль укладывает сыновей, целует их, гасит свет и уходит. Тома накрывается с головой и разговаривает сам с собой, то и дело сморкаясь в пододеяльник, а Пьер играет с перышками. Звуки, издаваемые братьями, принадлежат вечно молчаливой вселенной Жерома.

Он вслушивается в голоса дома, который по ночам показывает истинное лицо, приводит в движение свой остов старой шхуны, столетний трухлявый скелет. Множится число комнат, вытягивается ломаная конструкция, раскачиваются холодные сумрачные коридоры. Жером слышит биение собственного пульса в ушах, дыхание теплого ветра, скрип черепиц, стук брезента по крыше, бег каменной куницы на чердаке, писк детенышей коричневой крысы в гнезде, устроенном родителями из свиной щетины, стекловаты и соломы. Десяток розовых крысят сосут мать так жадно, как будто пытаются наесться на всю жизнь.

Мальчик соскальзывает босыми ногами на паркет, засыпанный песком, пылью, комочками земли, гравием и сеном. Все это они приносят в спальню на обуви, между пальцами ног, под слишком длинными ногтями, в волосах и отворотах брюк. Мусора полно и в постелях, поэтому перед сном каждый нетерпеливым движением сметает грязь с простыни.

Жером подбирает одежду, валяющуюся рядом с кроватью, надевает зеленые вельветовые шорты и растянутый свитер крупной вязки. Он быстро растет и время от времени вытягивает рукава любимый одежки, только чтобы не расставаться с ней.

С недавних пор его тело растет… рывками, что называется, ни в склад, ни в лад. Руки-ноги дергаются, нечто, обитающее внутри, скрытно переделывает кости и хрящи. Часто, стоя голым под душем или на берегу пруда, он замечает очередную крошечную перемену.

Он знает, куда наступать, чтобы паркетины не скрипнули, не опуская глаз видит каждое углубление в полу, пострадавшем от времени, каждую доску, набитую поверх, во избежание травм, кем-то из старших родственников. Жером подходит к окну, открывает створки, чтобы вдохнуть ароматы ночи и затхлый запах животных. Свежий ветерок обдувает кожу на его руках, ногах и шее. Мальчик проводит ладонями по бедрам, ощущая каждый крошечный волосок, потом сует руку под майку, гладит кончиками пальцев гладкий живот под ложечкой. Он вынырнул из оцепенения, и остатки снов летают над ним – где-то между потолком и макушкой. Жером снова ощущает привычную странность собственного тела в состоянии бодрствования.

Прямоугольник темноты из открытого окна отпечатывается на старых, отстающих от стен обоях с цветочным узором. Над кроватями летают долгоножки, они вьются вокруг Жерома, задевая то щеку, то ресницы.

Он идет к двери и замечает, что Пьер проснулся. Несколько мгновений они не моргая смотрят друг на друга.

Веки Пьера припухли, к подбородку прилипло перышко. Жером протягивает руку, касается влажного лба ребенка и завитков тонких темных волос на висках, чувствует запах ночного пота и грязного пододеяльника. Дыхание Пьера пахнет кипяченым молоком, которое мальчишки пьют по вечерам.

Жером снимает перо, подхватывает Пьера с липкой простыни и вспоминает ощущение родничка под пальцами, когда он гладил новорожденного по головке.

Каждый день Жюли-Мари или Габриэль развешивают выстиранное белье на веревках, натянутых на задах фермы.