Зверобой

Долго искал Посейдон Амфитриту и не мог отыскать ее. Подобно огненному смерчу, носился он по морским просторам: все это время буря не утихала. Следы видны до сих пор: если пройти чуть дальше по берегу, туда, где мало людей и можно купаться голым, случайно окажешься на ржаво-кирпичной поверхности Марса земного: так отражается, должно быть, одна планета в другой. Подводная жизнь, выброшенная в тот самый день, заброшенная желанием, когда-то рвалась, пробиралась к городу, но не смогла, не хватило сил, и обратно – никак не вышло. Так и стоят эти брызги, временем схваченные, остановленные в моменте, как старое пожелтевшее фото.

Потом, сказал отец, дельфин Посейдону помог. Он нашел пещеру, в которой пряталась Амфитрита, и привел к ней Бога.

«За это Посейдон поместил его среди созвездий в небе, а сейчас ты должна съесть бутерброд с сыром, а то мне придется отложить рассказ о том, что случилось дальше». – «А что там случилось дальше, скажи, скажи». – «Если коротко – то любовь».

Вечером вернулись к реке.

Грубый ветер с Тихого океана, перешагнувший, не споткнувшись, через Сихотэ-Алинь, гнал их в спину всю обратную дорогу в Уссурийск, раскачивая «буханку» на дырявой дороге. Село Раздольное, где они провели дождливые две недели, мирно дрыхло под полной луной.

Марьяна вышла на балкон – с одной стороны чернели сопки, с другой – тянулась вдоль реки дорога на Владивосток, врастая на горизонте в долину. А за ней – заливной луг с редкими деревьями, разбросанными как в африканской саванне. И все это вдруг проявилось, как в фотолаборатории – из-под воды.

Марьяна легла на скрипящую кушетку, с которой даже у нее, не очень высокого подростка, свисали ноги. Натянула до подбородка клетчатое колючее одеяло, завернутое в скользкую простыню. Долго смотрела, как по стене пляшут волны теней – от воды, от шелестящего патрульного автомобиля, от фонаря, в который со звоном врезались спешащие к реке плавунцы. Звук, с которым они бились о стекла – витрины продуктового, газетный киоск и застекленные лоджии, – напоминал крупный град или мелкие камни, которые взлетали из-под колес на грунтовке и ударялись о днище.

Вдруг она вскрикнула, и ее горячей волной окатил ужас: на стене возвышалось огромное, воздевающее лапищи к небу чудовище – тараканище, пришедшее за ней. Отец прибежал на ее крик – сонный, еще не до конца очнувшийся, он спрашивал: что, что? И рассмеялся, глядя на стену.

На балконных перилах, покачиваясь, сидел богомол. Его страшная тень в луче фонаря ходуном ходила по стене над головой Марьяны.

– Убери его, – попросила она, всхлипывая и вытирая лицо простыней. – Я хочу домой.

– Завтра уже поедем, – сказал отец и весь как-то осунулся. – Между прочим, богомол умеет поворачивать голову почти на сто восемьдесят градусов. Хочешь посмотреть?

– Не хочу, – сказала Марьяна и отвернулась. – Убери.

Отец вышел на балкон – к потолку взлетела прозрачная полоска тюля, – накрыл богомола банкой и исчез с ним в проеме кухни.

– И у него всего одно ухо, – крикнул он ей оттуда.

Но Марьяна уже заснула – неспокойным, тревожным сном, каким всегда засыпаешь перед долгой дорогой домой.

На следующий день, когда наконец вышло солнце, они проснулись в блочной пятиэтажке на краю села, выглянули в окно, а мимо черной хичкоковской стаей летели они – алкинои, расправив крылья на восемьдесят шесть миллиметров как минимум (так сказал отец, не приходя в сознание от восторга).

– Куда они летят, пап? – спросила Марьяна, прижавшись носом к окну.

– К реке, – сказал отец. – Кажется, пришло время.

И Марьяна не поняла, для чего это время пришло.

Отец выбежал из дома и помчался к реке, а вернувшись, протянул ладонь – без слов, часто дыша, как будто сдал норматив и схватил медаль – в ней огромным черным пятном лежала бабочка, и ее длинные хвосты, подрагивая, горели красным.

И Марьяна вдруг засмеялась, переняв у него эту радость, почувствовала себя счастливой – ни почему, – как будто бы все удалось.

– Примерно то же самое я почему-то испытала на фестивале, – подытожила Марьяна. – И больше мы с отцом никуда уже не ездили.

– Тут где-то пора появиться Ольге.

– Так и случилось.

– И как же?

– Когда я была на фестивале, она написала, что я ей нужна.

– Конечно нужны. Но это не значит, что она вас любит. Не так ли?

– Как-то так.

– Но вы-то решили иначе, – качает головой Валерия. – Кстати, хотите молочный коктейль?

Детям – мороженое.