Звезда Ассирийского царя

Выходя из подъезда, Юля подумала, что Валентина, в общем-то, пустая и не слишком умная баба, но все же поддержка была кстати. И еще хорошо, что Валька – ужасная болтушка, теперь про то, что свекровь нарочно привела в дом пьяницу, будет знать весь дом. Только свекрови-то это, как выражается та же Валентина, по барабану.

Они опоздали на четырнадцать минут, и, конечно, по закону подлости, сегодня группу вела Лизавета. Она выскочила из зала в раздевалку и встала в дверях, сложив жилистые руки на плоской груди.

– Ну и что же у вас на этот раз?

– Лизавета Петровна! – затараторила Юля не своим, фальшиво-радостным голосом. – Как же мы по занятиям соскучились! А мы на море были, в Турции, ночью только прилетели – и сразу к вам!

– Уж так мы рады… – процедила Лизавета сквозь зубы, – просто счастливы…

Юля отвернулась и закусила губу. Ужасно хотелось рявкнуть на мерзкую бабу, чтобы не смела так разговаривать. Она записана в эту группу, два раза в неделю их обязаны принимать, и вовсе ни к чему Лизавете шипеть и хамить. Мало ли что опоздали, попробовала бы сама с коляской две остановки пробежать! Но Юля не смеет ничего сказать, потому что это тотчас же отразится на Ежике. Он и так Лизаветы боится. Она злая и вредная, потому что у самой ни мужа, ни детей нет. И такую работу выбрала…

Когда деньги есть, Юля водит Ежика в платную группу. Там Анечка – совсем молодая, веселая – играет с детьми, музыку включает.

– Иди, милый. – Юля одернула маечку и подтолкнула сына к дверям. Разумеется, он сел на пол и отказался идти, Юле пришлось занести его в зал под злобным взглядом Лизаветы.

Затем она опрометью бросилась на улицу и вскочила в проезжающую маршрутку. Как раз вышел парень на перекрестке, и Юля села на его место. Она закрыла глаза и постаралась не думать, что Лизавета сейчас орет на Ежика, а он сдерживает слезы, потому что даже плакать при ней боится. И у него не получаются никакие упражнения, потому что он даже и не слышит Лизаветиных указаний.

Юлия пыталась отвлечься от грустных мыслей, но в ушах стоял плач Ежика. Господи, за что ей это, за какие грехи? У всех дети как дети, а ей за что мучиться? Она тут же испугалась своего протеста: нельзя так думать, нужно радоваться тому, что есть, ведь могло быть еще хуже… И потом, все же есть у них с Ежиком какие-то достижения…

Роды были трудными, Юля мучилась больше суток и почти ничего не помнит. Потом ей сказали, что ребенок шел неправильно, пришлось тащить. Кто уж там виноват: врач, акушерка или природа – теперь не узнать. Их продержали в роддоме почти месяц, потом выписали, сказав, что все нормально.

О том, что все не так, она поняла только через несколько месяцев. Ребенок не поворачивался, не сидел и не ползал. Не было рядом никого, кто посоветовал бы, помог, поддержал хотя бы добрым словом. Врачи в поликлинике постоянно менялись, отмахивались от Юлиных вопросов, всем было некогда, всем было не до нее, к тому же Ежик ужасно плакал при виде белого халата.

Юля все время хотела спать и есть, потому что ел-то ребенок исправно, даже ночью просыпался два раза. Муж к Ежику принципиально не вставал – он работает, ему надо высыпаться. Он и спать стал в другой комнате, на диване. Свекровь, являясь нечасто, поджимала губы и указывала Юле на непорядок в квартире. Какая уж тут уборка, когда едва хватало сил и времени на ребенка.

Наконец Юля добилась направления в специальный медицинский центр, врачи долго осматривали ребенка и наконец нехотя признали патологию в развитии.

– А чего же вы, мамочка, раньше думали? – заорала толстая врач после осмотра. – Девять месяцев, а он у вас колодой лежит!

После этого начались унизительные хождения по инстанциям и врачебным комиссиям. Юля похудела и почернела, молоко пропало, как не было, и почти так же быстро пропал муж. То есть она видела его все реже, а потом, когда получила наконец постановление комиссии, что у нее ребенок-инвалид, Лешка, отведя глаза, сказал, что так жить он больше не может, что он оставляет ей квартиру и будет давать деньги на ребенка. Юля не слишком расстроилась по поводу его ухода, она находилась в жутком состоянии, поскольку врачи ничего не могли сказать точно – вполне возможно, что ребенок не встанет никогда.

К году Ежик мог только с трудом переворачиваться, зато произносил несколько слов и любил, когда ему читали книжки. С головкой все нормально, признавали врачи, хоть в этом повезло.

Как выяснилось очень скоро, Лешка все наврал – и про квартиру, и про деньги. Денег он давал очень мало, и то после долгих Юлиных требований по телефону. С тех пор как ушел, он не появился в квартире ни разу. Зато зачастила свекровь и высказала Юле все, что она думала. Квартира ее, сказала она, так что раз они с ее сыном развелись, то пускай Юлия освобождает квартиру.

– Уезжай в свой Задрипанск, – сказала она, – и расти там своего урода самостоятельно. Мы все здоровые, у нас такой родиться не мог, это ты от кого-то его нагуляла.

И еще много разных теплых слов непечатного содержания в таком же духе.