Командующий армией в это время лежал в штабной фуре с несколькими переломами и ранами от осколков и щепы. Дело в том, что Кутасов в душе так и остался лихим комбригом, как в Гражданскую. Он сам носился по позициям в пороховой гари и уксусной вони, и добегался до того, что едва не получил ядром в грудь. Чугунный шар разнёс на куски рогатку и, буквально, выбил землю из-под ног комбрига. Он скатился с вала, но тут же подскочил и переломился, будто под дых получил. Кутасов рухнул на колени и, прижав руки к груди, начал отхаркиваться кровью. Омелин подбежал к нему, схватил за плечи, поднял на ноги. И, не смотря на все попытки отказаться, увёл в штабную фуру, куда был немедленно вызван бригврач Анастас Чернышёв. Он осмотрел Кутасова и вынес решение, что тому необходим полный покой. А так как такового никак нельзя было добиться в нынешних обстоятельствах, то ограничился безапелляционным приказом не вставать с постели. Вот и лежал комбриг в штабной фуре, гоняя комиссара с разными поручениями и постоянно жалуясь, что всё нужно своими глазами видеть.
– Значит, Андрей, – кивнул он, стараясь сесть на койке и морщась от боли, – говоришь, Суворов пехоту в атаку двинул. – Комбриг поднял с пола фуражку. – Вот что, довольно я тут на койке повалялся. Надо командовать битвой, иначе это за нас Суворов сделает. А уж он-то её не проиграет. Зови, Андрей, гренадер, которые часовыми около фуры моей стоят, пускай выносят меня. Буду, как Карл Двенадцатый под Полтавой командовать.
Спорить с комбригом было бессмысленно. Он вышел из фуры и приказал гренадерам выносить командующего прямо на койке.
А тем временем по полю шагала пехота в белых и зелёных мундирах. Добровольцы шли плечом к плечу с суворовцами. Красиво идут, снова вспомнилось комиссару, очень красиво идут. И ведь, как и в кинофильме, часть их, действительно, добровольцы, офицерские полки, только без мерзких символов, вроде черепа и костей, и в белой форме. Но как же красиво идут, заглядеться можно, только лихого поручика с цигаркой в зубах не хватает.
Вот сейчас ударят с флангов ружья Пакла, как пулемёт Анки, и побегут добровольцы с суворовцами. По крайней мере, Омелин очень на это надеялся. Не смотря ни на что, комиссар был страстным поклонником технического прогресса и верил в оружие куда больше чем в людей. Ведь те же ружья Пакла и пушки уничтожают за один залп или очередь в разы больше живой силы противника, нежели это может сделать то же количество солдат, из которых состоит расчёт орудия.
Однако не успели пехотинцы пройти половины расстояния, разделяющего позиции суворовской армии и ретраншемент, как от вражеского фланга отделились фигурки белых всадников. Драгуны-добровольцы. Они на рысях устремились к вагенбургу, снимая с плеч карабины.
– Что это задумал Суворов? – удивился комиссар, всматриваясь в бинокль. – Кавалерией вагенбурга не взять!
– Он и не собирается, – ответил Кутасов, силящийся приподняться повыше на импровизированном наблюдательном пункте. – Видишь полковое знамя, товарищ комиссар? Это полк Михельсона, бывшие карабинеры по большей части. Они ребята меткие, ещё устроят расчётам ружей Пакла кровавую баню.
– Надо туда пластунов поставить, – сказал Омелин, – будут вести ответный огонь.
– Бесполезно, – покачал Кутасов головой. – Слишком малы щели между фурами, стрелять через них, как через бойницы, невозможно.
– Тогда пусть казаки их остановят, – настаивал комиссар.
– Казаков побережём, – опустил комбриг свой бинокль, – они нам ещё пригодятся. Отправьте против них драгунский полк.
– Есть, – ответил один из ординарцев Кутасова и, придерживая рукой фуражку, бросился к позициям кавалерии.
– Вы что же, товарищ командующий, – почти в самое ухо прошептал комбригу комиссар, – решили разменять драгун?
– Совершенно нет, – вполне обычным голосом ответил Кутасов. – Добровольцы, товарищ комиссар, слишком горячи, и слишком ненавидят нас, а значит, их легко заманить в ловушку. Где Прошка, сучий сын?!
– Я здесь, товарищ командующий, – ординарца не было видно с высоты носилок комбрига.
– Бегом к командиру пехоты левого фланга, – приказал комбриг. – Как только добровольцы загонят наших драгун в вагенбург и ворвутся внутрь, тут же закрывать рогатки, отсекая от основных сил, и уничтожать без пощады.
– Мигом, товарищ командующий! – браво крикнул Никиткин, бросаясь к левому флангу их позиций.
– Сами себя в ловушку загнали, – расслабленно откинулся на подушки Кутасов. – Не так и ловок Суворов, как кажется.
В это время в гул канонады, к которому успели привыкнуть уши и практически не замечали, врезался резкий треск ружейных выстрелов, как будто кто-то гвозди посыпал в жестяное ведро. Омелин посмотрел на вагенбург и покачал головой. И невооружённым глазом было видно, что большинство пуль били в толстые стенки фур, однако даже тех, что попадали в тела канониров, вполне хватало. Огонь вели шеренгами, подскакивая к вагенбургу эскадронами, и пули летели весьма густо.