Конечно, если Корф все-таки неожиданно, при подозрительных обстоятельствах, погибнет, а в смерти его будет обвинена Мария — например, на основании показаний беспокойного доктора, — а потом предана суду и лишена всех прав состояния, то ее завещание тоже будет признано недействительным, даже если оно и составлялось прежде вынесения приговора…
И вот еще что: «Не могут быть завещателями постриженные в монашество, как отрекшиеся от мира и от собственности». Что ж, дело хорошее! А не присоединиться ли Марии к своей молоденькой подружке Анне Полине в монастыре Сент-Женевьев? Тут же возникло в памяти уныло вытянувшееся лицо брата Алешки, узнавшего о намерениях Машеньки похоронить себя заживо в монастыре и обречь на постылую рыбную кухню, — и Мария невольно расхохоталась. Придется искать другой выход, какой ни есть; в монастырь она всяко не пойдет, хоть на аркане ее тащи!
Взгляд скользил по строчкам — Мария силилась вникнуть в сложный текст. Русское право ограничивало завещательные распоряжения только родом имущества… что такое род имущества? А, вот пояснение: каждый может распорядиться свободно тем, что сам приобрел, но унаследованное недвижимое имущество, оставшееся после смерти, должно непременно поступить в пользу законных наследников: родовые имения не подлежат завещанию.
Мария вздохнула с облегчением: родовые имения не подлежат завещанию! Не получит чертова Eudoxy ни Любавина, ни малороссийских угодий!.. Но тут же в глаза бросилась другая строка: «Владелец, не имеющий потомства, может предоставить свое родовое имение, не нарушая прав супруга (супруги), одному из своих родственников или родственниц (хотя бы и помимо ближайших) из того же рода, от которого имение досталось завещателю».
Мария невидящими глазами уставилась в стену, пытаясь проникнуть в смысл сего речевого оборота.
«…одному из своих родственников или родственниц из того же рода, от которого имение досталось завещателю…» Из того же рода… Из того же рода…
Так… Кажется, что-то проясняется. У нее нет — и, очевидно, не будет! — детей. И прямых, стало быть, наследников. Брат Алешка по закону получить Любавино не может: он не Строилов, он Измайлов! И буде у него родятся дети — то же произойдет. Матушка, отчим — тоже Измайловы. Тетушка Елизавета Михайловна, ее сын Мишка и муж ее князь Павел — эти Рязановы. А Строилов-то кто? Одна лишь Евлалия Никандровна. Она вроде как сестра деда Марии по отцу Валерьяну Строилову. Но и ее начисто лишает наследства завещание в пользу Евдокии Головкиной. И это значит… это значит…
Мария собрала книги в стопу, подошла к полкам и осторожно, аккуратно установила один к одному тяжелые тома, обтянутые коленкором, выровняла черные кожаные корешки с золотым тиснением.
Это значит, что Евдокия Головкина и есть та самая «одна из родственниц (хотя бы и помимо ближайших) из того же рода, от которого имение досталось завещателю». Евдокия — какая-то дальняя строиловская родня, на наследство права не имеющая, но упрямо к нему рвущаяся!
Да… выходит, верна была догадка, повинуясь которой Мария погнала Данилу в Россию. Хотя теперь ясно, что делать сего не следовало. Зачем далеко? Не проще ли тетушку Евлалию Никандровну попросить напрячь память и перебрать по пальцам всю строиловскую родню, с которой никогда не имела никаких дел матушка Марии? Уж наверняка тут-то и отыщется след Евдокии Головкиной.
Ежегодный весенний бал-маскарад в городской ратуше был событием, не пропустить которое старались самые высокопоставленные особы парижского beau monde
[179]. Поговаривали, что там может оказаться сам герцог Орлеанский… Марии впервые предстояло побывать на маскараде: оба прошлых года Корф, очевидно, забывал пригласить туда жену, впрочем, и сам он не ездил на те балы. Нынче же все высшие посольские чины и их супруги были приглашены поименно — великая честь, оказанная магистратом, об отказе и речи идти не могло!Корф чувствовал себя вполне сносно и мог присутствовать в ратуше — в конце концов, предполагалось, что самое тяжкое из предстоящего ему там — это менуэт или аллеманда с какой-нибудь прекрасной дамою. Не на дуэли же драться!..
О том, что ему может предстоять на самом деле, знали только Мария и Симолин. Мария не могла не сообщить об этом своему заботливому другу, однако она так «бэкала и мэкала», пытаясь утаить источник сведений, что в конце концов Симолин хитро прищурил один глаз и рассмеялся.
— Моя прекрасная баронесса, — ласково проговорил он, целуя Марии руку, — вы забыли, с кем имеете дело. Всю жизнь я получаю тайные сведения… в этом состоит моя работа! Мне ничего не надо объяснять. Если бы я каждый раз допытывался у своих агентов, откуда кто из них что знает, я не продвинулся бы в своей карьере ни на йоту. Мы как пчелы: собираем мед, не больно-то задумываясь о названии цветка. Вы только скажите, что требуется от меня, — и я все исполню.