Звезда королевы

Ровно через три дня пути, в два часа пополудни, дилижанс остановился на окраине Берна, конечной точке своего маршрута. Торопливо распрощавшись с попутчиками, Мария выскочила из кареты, спиной ощущая неприязненные взоры. Никогда в жизни она не чувствовала такого общего недоброжелательства к себе, словно бы то, что она невольно заняла место убитого пассажира, наложило на нее некий позорный отпечаток. Супруга негоцианта, ехавшего в Берн, всю дорогу смотрела на Марию с таким ужасом, будто она нарочно наняла убийцу, чтобы освободить для себя место в дилижансе. С одной стороны, это было хорошо: помогло избежать скучающего любопытства попутчиков, ибо сведения Марии о монастыре Сент-Женевьев, которому она якобы принадлежала, были самые приблизительные; с другой — ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы вызнать дорогу из Берна в Тун. Мрачная старуха так и не проронила ни слова за всю дорогу, отворачиваясь от Марии, как от зачумленной! Самым доброжелательным оказался толстяк с книгами, который вез их в дар публичной библиотеке Берна, своего родного города. Этот замкнутый книгочей безмерно тронул сердце Марии, и перед тем, как покинуть дилижанс, она с горячим чувством стиснула его пухлую, широкую руку. Доброжелатель Марии поведал, что трактир Эрлаха находится на горной дороге, ровно на полпути от Берна до Тунского озера, а езды до Туна — не более четырех часов. В расчеты Марии не входило прийти в трактир засветло; вдобавок вынести еще хотя бы два часа тряски в карете казалось ей непереносимым, а потому, с трудом разминая затекшие ноги, она пошла пешком, едва обращая внимание на гармоничные пропорции этого старинного городка, в котором почти все дома были одинаковые: из белого камня и в три этажа — весьма наглядная демонстрация знаменитого швейцарского равенства. Но что Мария приметила, так это то, что улицы Берна оказались прямыми, широкими и безупречно вымощенными. Почему-то вдруг вспомнилось, как, измученная шантажисткой Николь, она балансировала на кромке грязной парижской мостовой напротив ломбарда «Mont de Piete«; и Мария, в который раз за последние трое суток, дала себе слово отомстить виновнице всех своих бед.

Как ни спешила Мария, время бежало быстрее. Она шла лесом; тишина царила вокруг. Нарочно остановилась и послушала — ни один листочек на дереве, ни одна травинка не шелохнулись. В воздухе пахло грозой. Вот уже два часа, как она не видела ни души. Пора, пора было бы показаться трактиру Эрлаха!

Синева небес сгущалась, и прозрачный, неровный диск луны — чистый-чистый, как бы омытый, — засветился в вышине, хотя солнце еще не село.

Воздух был необычайно свеж и прозрачен, однако кровь стучала у Марии в висках, словно она задыхалась, а ноги подкашивались. Может, все дело в том, что она поднялась слишком высоко в горы. Лицо ее горело, лоб покрылся испариной. Невыносимо хотелось вымыть волосы — они все слиплись над тугой косынкой, — помыться в горячей воде. Да где же этот трактир?! Забавно окажется, если она сбилась с пути… наверное, нужно было все-таки пересилить себя и нанять повозку. В крайнем случае подождала бы в лесу до сумерек… Тут она споткнулась на ровном месте и только чудом не упала на каменистую тропу. Слабость одолевала так властно, что глаза Марии наполнились слезами.

Зачем, зачем она ввязалась в эту кошмарную историю? Надо было вернуться из конторы дилижансов домой, все рассказать Корфу, передать в его опытные руки эту тяжкую ношу, которая так гнетет ее усталые плечи! В конце концов, это мужские забавы; не женское дело таскаться по горам с секретным поручением государственной важности. Вот ей-же-ей, если сейчас трактир не покажется на дороге, она сядет прямо здесь, на обочине, и зарыдает в голос!..

Мария со всхлипом перевела дыхание, и тут, словно сжалившись над ней, деревья впереди расступились — и прелестный, аккуратненький, точно игрушка, двухэтажный домик показался шагах в пятидесяти от нее.

Трактир Эрлаха! Вот он какой!.. А стоявший на крыльце крепыш в белом переднике, перехватившем увесистый животик, и в безрукавке из оленьей кожи, верно, и был сам хозяин.

* * *

— Вы паломница, сестра? — неприязненно спросил Эрлах, провожая Марию в отведенную ей комнату. Лицом он был бы недурен, но напыщенный и надменный вид его производил самое неприятное впечатление. Мария удивилась было, а потом сообразила, что католическая церковь в ее лице встретилась здесь с протестантизмом Эрлаха, и, мягко улыбнувшись, кивнула.

Она щедро заплатила вперед, и религиозный фанатизм Эрлаха несколько погас. Проведя Марию в чистую и светлую комнату под номером семь, он принялся рассказывать о порядках, заведенных в его доме. Мария спросила ужин и побольше горячей воды, однако Эрлах не унимался. Теперь темой разговора сделалась его честность.

— Все постояльцы, что жили у меня, — говорил он, — премного оставались довольны. Я получаю небольшой барыш, да зато идет обо мне добрая слава, зато совесть у меня чиста и покойна, а у кого покойна совесть, тот счастлив и ничего не боится. И хорошо спит по ночам…