Звезда королевы

В его голосе была такая печаль, что Григорий вдруг понял: а ведь это правда! И, потрясенный, перевел дыхание, не в силах поверить, что рушится такая хитрая его задумка.

— Меня на сие любовь подвигла. Разве может быть любовь виновата? — выкрикнул он фальшиво, и эти слова были Маше как нож в сердце.

— Любовь?! — в ярости закричала она, рванувшись и не замечая, что лезвие слегка чиркнуло ей по шее и тоненькая струйка потекла на жалкие лоскутья, едва прикрывавшие грудь. — Любовь тебя подвигла меня обманом взять? Любовь подвигла сговорить ватажников Честного Леса напасть на меня, а потом стращать блядными словами и непотребствами смущать?

Она осеклась, потому что Григорий вдруг каменно замер за ее спиной, словно бы даже дышать перестал, а черты Алексея исказились страданием.

— Опомнись, сестра, — с болью выговорил он, не сводя глаз с лица затаившегося Григория и читая по нему, как по книге. — Да ведь он сам и есть атаман Честной Лес!

* * *

Нет, не может быть, невероятно! Это слишком страшно, чтобы быть правдой!

У Маши подогнулись колени, но Григорий не выпускал ее руки, заставляя стоять, и она услышала его тихий, торжествующий смех. Да, изрядно потешил его тщеславие молодой князь, не сумев скрыть своего ужаса! — Какие же мы дураки были, какие глупцы! — Алексей схватился за голову и в отчаянии покачивался из стороны в сторону. — Искали браконьеров?! Как же! Напоролись на самострелы?! Где там! Вы напали на Орликово, Никишку там и подстрелили до смерти! Вот почему ватажники унесли мертвого — опознали б его, вам бы сразу конец… Хитро, хитро все придумали.

— Хитро, верно, — прохрипел Григорий. — Востер я, сам знаешь.

— Знаю… знаю… — Голос Алексея вдруг задрожал, и Маша увидела перед собой не сурового мстителя, каким он был мгновение назад, а растерянного, обиженного мальчишку. — Ну зачем, зачем ты это сделал, братан? Зачем?!

Алексей сейчас, наверное, вспомнил, кем был для него Гринька-Григорий последние пять лет, и сердце его разрывалось от горечи и недоумения: «За что, почему сие содеяно?» Слезы блеснули в его глазах, и Маша тоже невольно всхлипнула, вспомнив широкую дорогу от Ново-Измайловской усадьбы и двух мальчишек, бежавших по ней, взявшись за руки.

Однако Григорий, видно, нимало не страдал от воспоминаний, потому что голос его был сухим, чужим:

— Зачем, говоришь? Рад буду пояснить, брате-ельник! — Он насмешливо растянул это заветное для Алешки слово. — Только сперва ты мне ответь: что такое Честной Лес, что сие значит?

Алешка передернул плечами:

— Ты сам не ведаешь, что ли?

— Говори давай! — вскричал Григорий, с необъяснимой внезапностью впадая в ярость и укалывая Машу острием своего ножа.

— Леший. Честной Лес — так лешего в народе зовут, — подсказала она растерявшемуся брату.

И тот послушно повторил:

— Леший… А и впрямь — говорили, что ты сын лешего, больно уж свой в лесу!

— Тепло, тепло! — вскричал Григорий, словно при игре в горелки. — А какими еще словами лешего называют?

Он возбужденно дергал Машу, едва не выламывая ей руку из плеча, и брат с сестрою наперебой выкрикивали, в ужасе уставясь друг на друга:

— Лешак!

— Лесной барин!

— Дикарь, дикинький мужичок!

— Ну, еще, еще! — азартно кричал Григорий.

— Негодный!

— Щекотун!

— Вольной!..

— Вот! Вот именно! — взревел Григорий — и крик его внезапно оборвался рыданием. — Вольной…

Алеша глядел по-прежнему недоуменно, а у Маши холодок прошел по спине.

В отличие от младшего брата она немало наслушалась от княгини Елизаветы рассказов о былых ее приключениях и прекрасно знала, сколь дорог был ей в молодости разбойничий атаман по кличке Вольной. А как же его звали? Ох ты, Господи… Да ведь звали его Григорием!

Почувствовав, как дрожь охватила ее тело, Григорий понял, что она обо всем догадалась.

— Вот так вот, графинюшка моя молодая, — протянул он с издевкою. — Княгиня Елизавета когда-то мою мать, горничную свою, из дому брюхатую выгнала за то, что Вольной барыне служанку предпочел. Где она свою голову сложила — никто не знает. Меня тетка вырастила, сестра материна. Она-то мне все про графьев Строиловых и поведала, всю подноготную!

Его хихиканье перешло в истерический смех, заменивший злые слезы этому сожженному, измученному мстительностью существу.

— Это все я сделал! Я — Честной Лес, сын Вольного! — кричал он, не то рыдая, не то хохоча. — Все — я! И там, в Ново-Измайлове. И деда вашего на засаду навел… и погреб Силуянов отворил, чтоб Аристов вас нашел. А когда ты убежал, я уже знал к тому времени, что Михельсонов отряд близок, вот и решил тебя как бы спасти, чтоб к семейству вашему поближе подобраться. Вот вам всем от меня! Вот вам всем!..

Маша едва не оглохла от этих безумных воплей возле самого ее уха; страх и внезапность этих ужасных саморазоблачений лишили ее последних сил, а потому она не сделала даже попытки сопротивляться, когда Григорий вдруг сорвался с крыльца, толкая ее перед собой, и прежде чем Алешка успел ему помешать, подбежал к Зверю, одним махом забросил в седло Машу, а сам вскочил сзади, на мощный круп.