Звезда курятника

   Сима нашелся в нашем общем кабинете – как порядочный сидел за рабочим столом, вдохновенно сочиняя шедевр редакторской мысли – программу передач на следующую неделю. Прямо от двери хорошо видна была Симина макушка, увенчанная аккуратной проплешинкой в окружении темных кудрей. Микролысина блестела, как начищенный пятак, потому что аккурат на нее падал яркий свет настольной лампы. Невольно я вспомнила любимую Симину присказку: «Работайте, негры, солнце еще высоко!»

   На диване в углу комнаты сидели Слава и юная практикантка Сашенька, студентка журфака. Наш великий режиссер вещал, а барышня внимала ему, распахнув глаза, как форточки.

   – Новостная программа в прямом эфире – это, не побоюсь такого слова, подлинная квинтэссенция телевизионного мастерства, – бархатным голосом говорил Слава.

   По лицу практикантки было ясно видно, что она в отличие от Славы слова «квинтэссенция» немного побаивается. Почувствовав это, режиссер взял девушку за руку и успокоительно погладил тонкие пальчики.

   – А что главное в ведении эфирной программы? – спросил Слава, неотрывно глядя в голубые очи Сашеньки.

   Девушка нервно заерзала.

   – Главное – это темпоритм! Не побоюсь этого слова, – облизнув губы, доверительно поведал ей режиссер.

   – Бесстрашный ты наш, – мимоходом заметила я.

   Сашенька посмотрела на меня с надеждой.

   – Саша, хочешь посмотреть, как Митя монтирует сюжет? – сжалившись над девушкой, спросила я.

   – Очень! – Сашенька попыталась приподняться с дивана, но неумолимый Слава цепко держал ее за руку.

   – Темпоритм! – напомнил режиссер, маниакально блестя очками.

   – А что такое темпоритм? – сдаваясь, спросила Сашенька.

   – Темпоритм – это…

   Слава замолчал, подбирая слова, которых он не побоялся бы.

   Я подошла к Симе и, перефразируя его любимое присловье про чернокожих тружеников, спросила:

   – Солнце клонится к закату. Негры могут быть свободны?

   – Что с сюжетом?

   – Все в порядке.

   – Можешь топать восвояси!

   Разговор получился таким живым и складным, словно мы с Симой заранее написали слова и хорошо отрепетировали диалог.

   – Вот! – вскричал Слава, воздевая вверх указательный палец. – Вот что я называю словом «темпоритм»!

   – Нужно разговаривать стихами? – удивилась Сашенька.

   – Ах, деточка, тебя еще учить и учить! – сокрушенно вздохнул режиссер, вновь плотоядно облизнувшись.

   Я с жалостью посмотрела на практикантку, которую наш режиссер явно беспардонно охмурял.

   – Лена, можно мне вас кое о чем спросить? В приватном порядке? – в отчаянии выкрикнула девушка, видя, что я уже ухожу.

   – Конечно! Проводишь меня?

   Мушка вырвалась из паутины и полетела к выходу. Паук посмотрел на меня с укором и негромко произнес:

   – Ленка! Ну как это называется?

   – Это, не побоюсь такого слова, женская солидарность! – заявила я, пропуская вперед рвущуюся на волю Сашеньку.

   Четверть часа на трамвайчике, два квартала пешим ходом – и я подошла к многоэтажной башне, в недрах которой, в неизвестном офисе неведомой фирмы, находилось рабочее место господина Желтикова. Во всяком случае Андрюха, который приволок в наш дом подкидыша Диму, уверял меня, что парень вышел именно из этой девятиэтажки и собирался в нее же вернуться.

   Я запрокинула голову и без особой надежды оглядела монументальную башню из красного кирпича сверху вниз. Ладно, два последних этажа можно вычеркнуть: Колян сказал, что среди сотрудников «Партизанской правды» покойный Желтиков не значился. Стало быть, мне нужно обойти всего семь этажей. Площадь каждого, насколько я могу судить, стоя снаружи, около тысячи квадратных метров. На этаже – от одной до ста фирм, итого – от семи крупных до семисот мелких компаний. Если на каждую тратить минимум минут десять, процесс займет от часа с хвостиком до трех суток, это еще без учета времени на переход от конторы к конторе и переезды на лифте…

   Мысленно я попросила о помощи своих ангелов-хранителей, неосознанным движением поправила сумку на плече и, чувствуя себя пилигримом, вошла в портал, увенчанный бесчисленными вывесками.

   О, счастье! Какой-то ангел (возможно, тот самый, шоколадный) явно заинтересованно отслеживал происходящее. Против ожидания мои поиски увенчались успехом почти моментально: в просторном холле первого этажа, прямо напротив раздвижных стеклянных дверей, стоял небольшой металлический стенд типа «растопырочка». На нем была помещена увеличенная фотография покойного Димы, я его сразу узнала. Фотографию обвивала полупрозрачная черная лента, которую я рассмотрела с не меньшим вниманием, чем сам портрет, потому что тряпица подозрительно смахивала на черный капроновый чулок. Проверить, так ли это, я не смогла, потому что не увидела, заканчиваюся ли ленты «ногами»: края были тщательно заправлены под портрет.