Звезда по имени Алголь

— Это не преступление! Да, озорники, на то они и мальчишки! А вы сразу: исключать! Вспомните себя в их возрасте! Я разберусь сам! Без вас и без родителей!

В следующую секунду дверь распахнулась, и передо мной возникла высокая нескладная фигура Георгия Ивановича. Волосы его были ещё сильнее, чем обычно, всклокочены, костюм ещё заметнее помят, а глаза сверкали адским гневом.

Я втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас мне достанется по первое число. Но учитель, подойдя, подложил на мою виноватую голову свою большую твёрдую ладонь и проговорил хотя и сурово, но как будто немного по-дружески:

— Шагай домой, брат. И не переживай. — Он грубовато подтолкнул меня в затылок. — И учи климат Евразии. Буду спрашивать. Поблажки не жди!

Ничего особенно не изменилось с того дня. Проклятье по-прежнему свирепствует и колотит стулом об пол. Мои одноклассники по-прежнему побаиваются его, но всё равно подстраивают ему всякие каверзы, от которых он ещё сильнее бушует.

Вот только я перестал садиться за первую парту и подсказывать Георгию Ивановичу. Да и вообще перестал называть его Проклятьем.

ВЬЮН

Сколько помню, дома у нас держали только кошек (по одной, естественно). Но я всегда хотел собаку — верного друга.

Ничейных псов в нашем маленьком посёлке было-о-о!.. Не сосчитать! Целые своры. Но домой их приводить мне не разрешалось. Вообще-то некоторые из них и так были нашими. Мы, мальчишки, знали их по именам, знали их характеры: какой из них добродушен, а какого лучше не злить, какой ленив и предпочитает валяться в пыли на солнышке, а какой всегда готов отправиться с нами в поход. Все они были обыкновенные дворняги.

Обитали они прямо во дворе. Или в подвале. А некоторые даже в подъезде. Взять хотя бы Рекса. Рекс прожил в нашем подъезде почти половину зимы. У него имелась своя миска, подстилка. И вёл он себя поначалу тихо и скромно. Но потом решил, видать, отблагодарить жильцов за их доброту и взял на себя охрану подъезда. После того как он до полусмерти напугал двух сантехников, его лишили крыши над головой.

Наша мальчишечья жизнь протекала неотделимо от четвероногих приятелей. Летом они сопровождали нас в походах в лес и на речку, плыли с нами куда-нибудь в похищенной лодке, спасались вместе с нами бегством от хозяина этой самой лодки, купались с нами и грели нас в непогоду. Зимой мы впрягали их в санки.

Они терпеливо сносили наши неумеренные ласки и грубые шутки. Гришка, например, любил класть на спину какому-нибудь барбосу яблочные огрызки и потом хохотать, наблюдая, как тот подёргивает шкурой, сбрасывая их.

Мы валялись с ними в обнимку на траве за домом, целовали их в морду, выискивали на животе блох, ощупывали клыки, пробовали кататься у них на спине, делали им «улыбку», оттягивая к затылку рот, так что выворачивалась чёрная и мокрая с какими-то пупырышками губа. Мы трогали их носы, чтобы убедиться, что они холодные и влажные, и лечили раствором марганцовки, когда нос какого-нибудь бедолаги оказывался сухим и горячим (что, правду сказать, случалось нечасто). Бывало, мы сбрасывали их с лодки в качестве десанта, и они без обид плыли следом, старательно вытягивая вверх морду и усердно работая под водой лапами. Мы раскачивали их на качелях, тянули за хвост, засовывали им в пасть фантики от конфет. Но что бы мы с ними ни вытворяли, они смотрели на нас с неизменной преданностью.

Казалось, они едва дожидались утра, чтобы встретить нас восторженным лаем и скорее вступить в какую-нибудь игру. Команды «лежать», «к ноге», «голос» и другие они выполняли просто блестяще. Думаю, без нас их жизнь была бы намного скучнее, так же как и наша — без них.

И само собой, мы делились с ними и куском хлеба, и пряником, и даже мороженым.

— От тебя постоянно несёт псиной, — сердилась мама.

Конечно, наши косматые друзья не пользовались одеколоном и дезодорантами, но мы привыкли к их запаху, и он нам не казался таким уж неприятным. Наверное, к концу дня мы с ними пахли одинаково.