Звезда волхвов

В руку с намертво зажатым пистолетом врезался камень, сухожилие дрогнуло, как от электрического удара, пистолет упал в пыль. Севергин наступил на него ногой, чувствуя, что, если нагнется, град камней и самодельных гранат обрушится на него. Он окинул взглядом ближнее кольцо пустых, выморочных лиц, ища хотя бы одно человеческое. И он нашел его. Молодой парень был трезв. Он смотрел сурово и твердо. Его голова была обрита наголо, и от этой наготы синие глаза светили ярче на бледном, заостренном лице. И по мгновенным пронзительным приметам опознав в нем кровника, Егор стал говорить для него одного:

— Опамятуй, брат. Я не могу уйти. И ты на моем месте не ушел бы! Оглянись вокруг. Смотрит на тебя нечисть злая, несытая, ждет твоего позора, ждет, чтобы ты оскотинился и своих отца с матерью в грязь втоптал, кровь ребенка пролил, чтобы тебя же, твой дом потом танками разутюжить. Остановись, есть еще путь наверх, в гору. Духом надо побеждать, любовью женщин удерживать, детей от растления уводить в теплый дом, в лес зеленый, к солнцу, к свету! Я присяги не нарушу, сначала меня убей, а потом их.

Севергин кивнул на окна, где вновь мелькнула женщина с ребенком на руках.

— Шабаш! Баста, я сказал! — Крикнул главарь. — Мента не трогать! Уходим…

Машину Квита поставили на колеса.

— Ну, ты и вития! — С восхищением выдохнул Квит. — Агитатор! Трибун!

— Бывай, — уже во дворе управления Севергин простился с Борисом и, через силу переставляя ноги, поплелся к своей машине. — А ты все же в гости заезжай, рыбалку гарантирую. С женой тебя познакомлю, — через силу улыбнулся Севергин.

— Да мне теперь не на чем. Жесть надо править, — развел руками Квит.

— Тогда пехом, здесь недалеко.

— Ну, ладно, уговорил… Жди…

По дороге домой Севергин завернул к монастырю. Не сознаваясь самому себе, Егор тянул время, стыдясь показаться на глаза жене.

Богованя косил подросшую траву, рубаха на плечах примокла и потемнела. Ради прежнего знакомства он оставил работу и присел на лавку.

— Вот ты, наверное, думаешь, монастырский дед уж сед, а все не в монахах. — Богованя достал оселок и принялся точить косу. — Вот уж полвека, почитай, я в послушниках хожу.

— А что ж так долго, отец?

— По любопытству своему не стал я монахом. Много вопросов задавал по молодости. Вот ведь сказано в святой книге, что не заботьтесь о земном, будьте, как цветы полевые, ибо «лилии не ткут и не прядут, но каждая из них одета лучше, чем Соломон во дни славы своей». Это верно, что цветок не ткет, но и он трудится, лилия луковку свою из чешуек все лето собирает. Вот в другом месте сказано, что птицы Божьи не сеют, не жнут, но сыты бывают. Так это воробей, самая пропащая птица — чужим добром живет. А садовые наши птахи трудятся от рассвета до заката. Нет такого примера, чтобы не трудиться. Вольнодумство мое с юности не давало мне покоя. Настоятель прежний, отец Варфоломей, очень строгую епитимью на меня накладывал, по триста поклончиков на ночь, а на огороде за день и так накланяешься…

Я бы и рад такой зарядке ради духа умиротворения, так разум свое свербит. Вот скажем, притча о смоковнице. Шел Христос по дороге, по их, палестинскому времени ранней весной. Увидел при дороге смокву: инжирное дерево и восхотел отведать плодов, но не нашел, ибо не время было смоквам плодоносить. Проклял он беднягу, она и засохни. Ну не может природа плодоносить по нашему приказу, у нее свое — Божье время. Все не тот пример, чтобы из него мудрость, как мед пить, или к нашей русской телеге вроде колеса приспособить.

А вот еще речение: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». А зачем кротким земля в наследство? Непонятно. Мне кажется, тут переводчик попутал. Кто в саду землю роет? Крот. Кроткие — это те, кто землю лопатят. Так почему прямее не сказать: Земля тем, кто на ней работает, — крестьянам, а не торгашам?

Или вот еще: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное». Опять во мне сомнение: Нищие духом — это кто? Бездуховные, что ли? Так им и Царство небесное ни к чему, они о нем и не помышляют. Снова не сплю ночами, головушку понуждаю. Кто-то по молодости от возжжения телесного ночами ворочается, а я от дум трепетал.

Догадался я, о ком сказано. «Нищие» — это те, кто ищет! Кто в пути испрашивает себе на пропитание. Только ищущие духом войдут в Царство Божье. Опять же, поиск духовный и разума алкание Господь не отменяет. А иначе что же, ошибся он, что ли, когда нам голову давал?

Или иная притча: «легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие небесное». Зачем вьючной скотинке в иголку лезть? У нее, сердешной, и своих забот хватает. Стал я думать и нашел!

«Вервь» — по-древнему — веревка, шнурок. Вот уж чего в иглу точно не продернешь, если шить надумаешь. И верблюд в старину писался, как «вербл». Вот и перепутали его с вервью.

С такими-то вопросами и приступал я к прежнему настоятелю, своему духовному наставнику. А он, бывало, ласково так прикрикнет: «Не дерзни!!!» Любимое его словцо было: «Не дерзни!», и по темечку чем-нибудь огладит.