— Я и со мной ещё четверо идём в глубину западной земли искать то, что издревле принадлежит моему роду! — продолжал конунг. — И меня не остановит никто и ничто. Никому из вас не нужно следовать за мной, и поэтому вы отправитесь на юг, вдоль берега. В одном-двух днях пути можно отыскать поселение Атли, сына Хейдрека, где вы остановитесь и будете ждать нашего возвращения. Может быть, долго. Если я не приду туда к концу следующей зимы, Олаф поведёт вас обратно, домой. И помните, боги не оставят вас!
И, словно доказывая его слова, над головой конунга пронёсся большой белый лебедь. Птица сделала над кораблём несколько кругов и, хрипло крикнув, унеслась в сторону земли. Гунтер проводил её недоуменным взглядом и потеребил белое перо, укреплённое на шлеме.
— Теперь к берегу! — приказал не допускающим возражений тоном конунг. — Я должен покинуть корабль сегодня.
Дружинники, тихо переговариваясь, разошлись. Общее мнение выразил Эрик:
— Мы сделаем всё, что скажешь, Торин. Но будет плохо, если в Вадхейм мы вернёмся без тебя.
— На всё воля Асов, — ответил конунг.
В который уже раз вёсла погрузились в воду, и кнар, сопровождаемый криками мечущихся в сером утреннем небе чаек, заскользил к пристани.
Гунтер и Сигню восприняли предложение Торина отправиться вместе с ним как нечто само собой разумеющееся и тотчас начали собираться. Белый кот неотвязно ходил за Сигню, и она чуть не плакала оттого, что найденного в мёртвом посёлке зверя придётся оставить на корабле. Взять кота с собой не было никакой возможности. Гунтер неторопливо засунул в дорожную суму тёплую одежду и еды на две недели, взял с разрешения Торина вместо своего старого меча два боевых топора из оружейного запаса, и на том его сборы закончились.
Пока выводили с корабля застоявшихся лошадей, отец Целестин осмотрел корабельную стоянку, на которой произошли за ночь некоторые изменения. К счастью, на многочисленных, ещё не остывших кострищах не нашлось следов того, что было в крепости Хейдрека, но монаха людоеды нынче мало интересовали. Святой отец получил возможность убедиться в реальности существования Духа Лесов, ибо какое-то время считал Вендихо чем-то вроде бестелесного призрака, только лишь принявшего зримую форму.
Монах понял, что ошибался. С чувством изумления и лёгкого ужаса отец Целестин разглядывал недостроенный дракар, чей левый борт был разворочен огромной ступнёй, глубокие вмятины следов на месте, где стоял Вендихо, поломанные деревья в лесу, которые он отталкивал руками. А что будет, когда придётся столкнуться с Духом Лесов лицом к лицу? Тут, как в случае с ётунами, святая вода, должно быть, не спасёт. Вода?!
Так ведь говорил Один?
— Какой же я дурак! — простонал отец Целестин уже на бегу к ладье. — И Торин с Видгниром хороши! Ведь стоит нам добраться до Чаши, как мы можем в один момент оказаться где угодно! Даже в Вадхейме! Торин, Торин, слушай, что скажу!..
— …И ведь верно. — Конунг в изумлении поднял брови, когда монах с пятого на десятое изъяснил ему свои мысли. — Как же мы раньше не сообразили?
Фляга, доверху наполненная морской водой, была тщательно запечатана, и отец Целестин засунул её на самое дно мешка со своими пожитками. В глазах святого отца этот скромный сосуд превратился в ценность, которую следовало беречь пуще глаза.
На лошадей увязали переметные сумы с припасами, покрыли их спины попонами-седлами. Торин и Видгнир с Гунтером проверили и перепроверили каждую деталь вооружения — железом нагрузиться пришлось изрядно, только конунг, не признававший кольчуги, по-прежнему был одет в старую проклёпанную кожаную куртку. Отец Целестин, подсознательно подражая истинным святым, взял с собой только неизменный мешок, как и встарь. Скромность украшает.
Как монах ни протестовал, Сигню облачилась в мужскую одежду взамен сшитой ею за время плавания из подручных материалов юбки, да ещё вдобавок выпросила у Снорри его броню. Парень, помявшись некоторое время, всё же уступил настойчивым просьбам красавицы, и теперь духовная дочь отца Целестина щеголяла в немного великоватой ей безрукавке с нашитыми железными пластинами.
Солнце, скрытое тонкой пеленой облаков, размытым жёлтым пятном взбиралось всё выше. Наступило время прощания.