Звездная болезнь

Корделия отворяет передо мной узкую длинную дверь-фотомодель, и я утыкаюсь взглядом в цветной плакат, который висел в моей комнате с третьего по шестой класс. Помстилось?..

Конечно, это не та расчудесная полиграфия, при помощи которой печатаются современные постеры - или буклеты, посвященные эвтаназии (я спешно прячу его в сумку), цвета скромны и словно бы разбавлены водой, но по советским временам этот плакат был настоящим дизайнерским прорывом. Предвестником рекламных триумфов. И она, на плакате, - так прекрасна, Господи, а я уж и забыла, как сильно любила ее.

...Я не стану называть ее настоящее имя, ведь неслучайно она спряталась в Амстердаме, стала женой никому не известного малого голландца и попросила отныне звать ее Анорой. Анора так Анора. Подлинное имя женщины, присутствующей в этой комнате сразу в двух ипостасях - плакатной и реальной, - много что рассказало бы моим российским ровесникам. Не говоря уже о гражданах более раннего года выпуска. Нынешняя Анора Ринсман еще каких-то пятнадцать лет назад считалась самой любимой зрителями актрисой, сыгравшей в фильмах всех лучших режиссеров, обессмертившей сотню спектаклей, и я любила ее вместе со всеми, мой восторг был частью общего обожания, которым Анору окутывала наша огромная тогда еще страна. Плакат был афишей лучшего фильма Аноры - "Церемония", я знала наизусть все реплики оттуда, я умела завязывать платок на шее так, как это делала ее героиня, но я оказалась не готова к встрече с любимой актрисой в холодной комнате дома на канале Сингел.

Фильмы Аноры стали частью моего детства, она входила в мои сны наравне с подругами, родителями, учителями, я любила ее так преданно, как только может человек полюбить свое собственное детство - вспоминая о нем через годы. И все-таки даже я забыла ее. Долгие годы я совсем не вспоминала Анору. Плакат выцвел, стал местом гибели десятков комаров, его сняли со стены и... выбросили? Не знаю. Не помню.

...Получите, распишитесь - детская мечта, которую вы заказывали пятнадцать лет назад. Я писала письма Аноре, киностудии отправляла толстые конверты, полные признаний - ведь я тоже собиралась стать актрисой - и неумелых рисунков лопоухих зверей и кучерявых принцесс. Ответ на молитву пришел по адресу. Сегодня.

Она сидела передо мной, на стульчике с вытянутой кверху спинкой. Не старая, но очень изможденная, я вдруг вспомнила слова Зоры - "женщина, которая скоро умрет". Корделия вышла вон, извинившись и закрыв дверь.

- Корделия не дочь мне, - сказала Анора (где-то я уже слышала нечто похожее), - ты зря так думаешь. Она дочь Ринсмана, и я ей ужасно мешаю. Корделия пока не замужем, но говорит, что все может случиться.

Анора улыбнулась, я тоже. Представили Корделию в платье невесты.

- А ты, девочка, ты замужем?

Я присела рядом с Анорой, на такой же вытянутый стульчик. Рассказала ей о Мише - в нескольких заученных словах - этот текст я могу произносить машинально, как вызубренный стих.

- Сегодня мне лучше, - заявляет Анора. - Своди меня в ресторан.

Мы поужинали в ресторане на Херенграхт: там камин и горит живой огонь. Сидели так, чтобы смотреть на огонь, и я увидела мандолину в темном полене, зауглившемся, заласканном пламенем до смерти. Два бокала вина, три сигареты - Анора выглядела счастливой, как ребенок, прогуливающий урок по основам безопасности жизни.

Домой мы возвращались в сумерках: в воде Сингела отражались смазанные тени худых домов, ветер шатал деревья, и они раскачивались, как пьяные пираты Стивенсона.

Слово "эвтаназия" впервые произнесли в семнадцатом столетии, но тогда это было не убийство из сострадания, а всего лишь легкая, счастливая смерть. Такая, как у Йоханнеса Ринсмана. Двести лет спустя эвтаназия превратилась в преднамеренное убийство.

- Ты читаешь русские газеты, Марина? - спрашивает Анора. - Не могу от них отвыкнуть, хуже семечек, честное слово!

Анора ищет в газетах свою молодость, славу, тень общей любви, которая была ей привычна и безразлична в равной степени. Старые фильмы Аноры упоминаются в газетах все реже, разве что в связке с режиссерскими юбилеями и годовщинами прославленных картин. Однажды парочка дотошных журналистов пыталась разыскать ее, легенду советского кино, - но им не удалось продвинуться дальше других: уехала из России сразу после перестройки, по слухам, живет в Европе, в кино не снимается, на публике не показывается. Скучно.

Анора зачитывает вслух статью из русской газеты, мы получаем ее с опозданием на неделю. Две девочки-школьницы, 13 и 14 лет от роду, задушили парализованную 32-летнюю соседку по ее просьбе. Измученная женщина уговорила девочек совершить акт милосердия, и они его совершили. В награду убийцам обещали баночку с золотыми украшениями. Украшения девочки сдали в ломбард, получили 4 тысячи рублей - в пересчете чуть больше сотни евро. Хорошие, сердобольные девочки.

- Да не было там никакого сострадания, - ругается Анора. - Обычное убийство, просто девчонкам повезло с адвокатом. Вспомнил, мать твою, про эвтаназию.