Даша обидно рассмеялась, ей стал вторить одноклассник Мишки — сын президента Земного союза Уильям Станислав.
— Дочь! — поморщилась Наташа.
— Что? — невозможная девчонка приняла независимый вид.
— Все, — остановила Наташа этот цирк. — Мальчишки, отправляйтесь. Даша, ты не права.
— Почему это?
— Шутка является смешной, когда она нравится всем участникам.
Дочь фыркнула — и пошла в дом.
После двух семестров Звездной академии характер у дочери стремительно испортился. Наверное, сказалось стремление поставить себя в мужском коллективе. Но дочь стала… какой-то солдафонской грубиянкой. И пока никакие беседы с матерью и ее педагогические акции не могли хоть как-то откорректировать поведение Даши.
— Слушай, — сказала Наташа раздосадовано. — Я могу понять, ты хочешь казаться крутой, но настоящие военные — сильные, уверенные — так себя не ведут.
— Ой, мам, — был ответ. — Что ты-то можешь знать о настоящих военных…
— Действительно, — вздохнула мать. — Что я могу о них знать…
Но Даша, не став слушать и разговаривать, удалилась на встречу со своими друзьями. Прошелестел мотор флайера — и алая машинка взмыла вверх.
Наташа осталась дома — как она любила свой большой деревянный дом на берегу Финского залива. В окружении векового леса…
Немного попечалилась. Отправила фотографии сына перед выпускным бабушке и дедушке — родители мужа были еще живы. Немного поболтала с ними по скайпу — они тут же перезвонили.
И отправилась жарить сырники.
Она понимала, что есть их особо некому. Это муж их любил — и радовался как ребенок, если она их жарила. А сейчас… Ей бы хватило и одного. Дети вернуться только завтра — и это будет уже ночь воскресенья. Всяко не будут завтракать — как обычно. А ранним утром понедельника она закроет дом — и отправится на работу в Звездную Академию…
…Это была последняя мысль, которую она помнила перед черной ямой провала в памяти.
Потом невозможная боль — и она уже на корабле темных эльфов. Странно. Говорят, что ее спасли с военного корабля. Что она там делала? Подняли по тревоге? Но какая с нее-то польза на военном корабле? Если было нападение на колонии — и надо было бы просчитать вероятности и расписать лучший сценарий обороны — зачем ее было дергать? Осталась бы за своим мощнейшим компом в академии. Или в Генштабе.
Может, связь прервалась — ее могли заблокировать. Тогда становилось понятным, зачем ее тащили на военном корабле. Надо было помочь одной из колоний. Но если ситуация критическая, тогда надо добраться к своим — и помочь! Нужен какой-то узел связи. Срочно!
Наташа стала выбираться из капсулы. Тело слушалось плохо, мышцы ломили. Но она, шипя ругательства сквозь стиснутые зубы, заставила себя сначала сесть, а потом и встать.
Шаг. Ноги не держат. Надо…
Пол несется ей навстречу — и она наяву слышет грохот разрывающихся снарядов. Потом пронзительный визг зажигательный бомб. И чей-то вопль: «Вытаскивай, командующего!»
Паленая кожа. И паленые волосы. Они когда горят — оказывается, потрескивают. И запах — с него просто выворачивает. И — вот уж удивительно — когда боли много — она вдруг перестает чувствоваться…
Я падаю, падаю, падаю… И все не могу коснуться Земли. Может потому, что я падаю вверх — в небо?
— На'Аталии… Придите в себя… На'Аталии, пожалуйста!
Она слышит голос — странный, говорящий на чужом языке. Голос, который так привык к властным интонациям, что нежные ему как-то и не идут.
— Да сделайте что-нибудь! — рычит этот голос.
И раздается еще один:
— Претемный, это ее решение — уйти или остаться. Тело не имеет несовместимых с жизнью повреждений.
Снова рычание — и она понимает, что властный ругается. Кажется, это орочий. Очень замысловато-неприличное определение.
— Зовите, лур… Больше ничего не остается.
— На'Аталии, останьтесь… Я прошу вас…
Этот голос не дает ей ворваться в небо. Стать свободной как ветер.
И женщине в какой-то момент становится интересно — какой он, хозяин этого голоса.
И она раскрываю глаза — видит склонившегося надо ней мужчину. Понимает, что на коленях у него она и лежит.
И это явно не человек. Слишком изящные черты лица. Острые уши. Белым облаком обнявшие его фигуру длиннющие волосы, сильные нежные руки, гладящие меня по лицу. И глаза…
— Какой потрясающий цвет, — говорит она ему.
— Чего? — спрашивает он шепотом.
— Глаз. Я никогда таких красивых не видела.
— Живая! — выдыхает он с облегчением.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. НЕЛОВКАЯ
Путая небыли и были,
Верили мы в несколько фраз…
А где-то пели, любили,
Где-то обходились без нас
Наташа проснулась. Осторожно прислушалась к себе — было что-то с ней не так. Охнула болезненно — голова была тяжелая и как будто привинченная к ней от чего-то медного.
— И что это такое? — пробурчала она негромко. — Перепили вчера, что ли?
Но дикой жажды не было. Засуха в Бодунах не наблюдалась.
Заворочалась, пытаясь найти позу поудобнее. Зацепилась за что-то теплое и жесткое.
— Э'тили моа, — раздался рядом бархатный мужской голос.