Звездные гусары: из записок корнета Ливанова

Колтубанова запалила шашку и бросила ее с неожиданной силой через болото. Всю низину заволокло отвратительным дымом. “Вероятно, так пахнет в аду, – подумал Штофреген. – В аду, где сыро и холодно и воняет серой”.

Сперва лемуры не понимали, что происходит. Приподнимались, принюхивались и вдруг, хватаясь длинными четырехпалыми руками за головы, с пронзительным визгом устремлялись прочь. Другие удивленно провожали их взглядами, но вот и до скептиков долетали влажные серные пары, и они в свою очередь спасались бегством. Стая распадалась: разбежавшись в разные стороны, лемуры редко сходились вместе. Каждый будет теперь искать для себя нового прибежища среди новых родственников.

– Это временная мера, – сказала Колтубанова. – Надеюсь, вы понимаете. Скоро браконьеры отыщут другое стойбище.

– Да, я понимаю, – отозвался Штофреген. – Я все сделаю.

– Пятнадцать человек, вы говорите?

– Приблизительно.

– Семыкин спит в лесу, вон там, за поваленным деревом, – сказала вдруг Екатерина. – Я его видела, когда сюда добиралась, но не стала будить.

– А Долгушин?

– Наверное, рубит где-то дрова. Не знаю.

– Вы случайно не знаете, где ваш муж? – спросил ее Штофреген.

Екатерина покачала головой горестно:

– Мы поссорились, и он ушел стрелять. Может быть, он уже мертв…

– Нет, он жив, – успокоил ее Штофреген. – Если бы с ним что-то случилось, вы бы почувствовали. У вас ведь внутренняя связь.

Екатерина просияла:

– Как вы угадали?

Колтубанова сказала Штофрегену:

– Можете называть меня Фарида. Без отчества. Как скоро вы предполагаете перебить браконьеров и вернуться к привычной жизни?

* * *

– Петр Андреевич, отворяйте, – я знаю, что вы дома!

Денщик уныло слонялся вокруг Татьяны Николаевны и произносил “нету их” и “не велено” с одинаковой неубедительностью. Татьяна Николаевна не обращала на него ровным счетом никакого внимания и продолжала звонить и стучать в дверь.

– Безнадежно, – обратилась она к Стефании, которая сопровождала сестру, и опять в мужском наряде.

– Вот я и говорю, нету их, без надежности, – подхватил денщик обрадованно (он был новый и еще не знал ни Татьяны Николаевны, ни Стефании). – Зря только ходили. И мальчонку с собой таскали.

Стефания удовлетворенно хмыкнула и обтерла нос кулаком – точь-в-точь как это сделал бы, по ее представлению, истинный представитель племени “мальчонок”.

– Спускаемся, – предложила Стефания. – Я через окно влезу по трубе. Там скобы крепкие.

Денщик позеленел.

– Да нету же их!

– Вот и поглядим, как это их “нету”, – передразнила Стефания. Не дожидаясь возражений, она бросилась вниз по лестнице и скоро действительно поднялась по нескольким скобам водосточной трубы на уровень второго этажа.

Теперь к денщику присоединился дворник. Кокошкин снимал на короткий срок частную квартиру – здесь он предполагал провести месяц своего отпуска, а затем, по выходе в отставку, поселиться основательно где-нибудь на Петроградской. Поэтому-то Кокошкин и не успел здесь обжиться, и дворник ничего не знал ни об обычаях Кокошкина, ни о том, какого рода его знакомые и друзья.

– А ну слазь! – завопил дворник, пытаясь достать Стефанию метлой.

Стефания прилипла к трубе, как кошка к древесному стволу. Спускаться она боялась, подниматься наверх – не понимала как, потому что выше две скобы отсутствовали и труба слегка отходила от стены.

– Слазь, кому говорят! – надрывался дворник. Метла пару раз, подлетев, мазанула Стефанию по ногам.

– Ой! – взвизгнула Стефания.

В дверях показалась Татьяна Николаевна и, увидев дворника, атакующего ее сестру, ни мгновения не колебалась. Она метнула в него своей сумочкой – очень тяжелой сумочкой, поскольку в ней лежал новый роман г-на Юганова, – и гневно воскликнула:

– Вы не имеете никакого права!

Сумочка ударила дворника по руке, и он удивленно выронил метлу.

– Негодяй! – наступала на него Татьяна Николаевна. – Немедленно отдайте мою сумку! И подберите эту вашу отвратительную метлу!

– Я на муниципальном жалованье, – сказал дворник, однако сумку подобрал и ошеломленно вернул ее Татьяне Николаевне. – Вы производите смущение.

– Коли такой застенчивый, так нечего вам делать на муниципальном жалованье! – сказала, вися на трубе, Стефания. – Смущают его!.. Больно вы нежный для дворника!

– А вы больно разговорчивы, – не остался в долгу дворник. – Ну, слезайте!

– Мне никак, – созналась наконец Стефания. – Я боюсь вниз, а наверху крепления нет.

– Безобразие! Могли бы следить за креплениями! – опять возмущенно заговорила Татьяна Николаевна.

– Снимите меня! – закричала Стефания. – Она шатается!

Дворник плюнул и ушел за приставной лестницей.

Тут окно на третьем этаже распахнулось, и оттуда высунулась лохматая голова Кокошкина.

– Хватит шуметь! – страдальчески произнесла голова. – Сколько можно! У человека виски разламываются…

– Петр Андреевич! – обрадовалась Татьяна Николаевна. – А мы к вам стучим-стучим, вы не отворяете, и денщик ваш ровным счетом ничего не знает…

– Каналья! – сказала, исчезая в окне, голова Кокошкина.

Стефания величаво спустилась по подставленной лестнице, которую держал дворник, и на прощанье одарила его гривенником.