Звездные ночи

Фазлиддин обернулся и увидел Тахира на коне, полным гордости и степенности («беком стал, настоящим беком»). Нукер семенил пешком, понурив голову. «Лишь бы Тахир не стал похожим на них, на тщеславных беков», — беспокойно подумалось зодчему-переплетчику.

2

…Вот уже семнадцатый день Бабур проводит в величавой Унсие — там, где жил Навои. Высокие ворота, голубые купола, сияющая на солнце многоцветная изразцовая мозаика напоминают самаркандское медресе Улугбека, но четыре минарета по четырем углам здесь повыше, да и само строение было завершено лет пятнадцать назад, а выглядит новым.

Немало внутренних помещений Унсии занимает личная библиотека Навои.

Долгие часы проводит там Бабур, рассматривая книги. На иных страницах видит пометки, сделанные рукой великого поэта; снова и снова вспоминает письмо Мир Алишера, полученное некогда в Самарканде: ах, сколько воды и… крови людской утекло с тех пор!

У двери в библиотеку на полу установлены большие часы — вроде узкого красивого шкафа. Через определенные промежутки времени маленький деревянный мальчик на верхней плоскости шкафа приходит в движение и золотым молоточком выбивает из тарелки мелодичный звон. Часы сделаны по заказу — и по идее — Мир Алишера, их форма в Герате вошла в моду, часы, выбивающие звон, так и назвали «часы Алишера».

…Бабур прикрыл дверь библиотеки, взглянул который уже раз на часы со звоном. Опять ему подумалось: «Вот что есть чудо — человек умер, а изобретение его, мысль его живы. Вторая жизнь возможна — разве не о ней говорит звон этих часов?»

Всюду здесь — и во внутренних покоях, и во дворце — витал дух создателя Унсии. Бабур осторожно открывал двери, которых касались руки Навои, он старался шагать как можно тише в коротких коридорах и по лестницам, чувствуя, что ступает по невидимым следам недавно жившего человека.

Во дворе слуга выметал опавшие листья из-под чинар, росших вокруг водоема. «Неужели и наша жизнь — это палые листья, и кто-то потом придет, и сметет их в кучу, и сожжет ее, и развеется ветром прах?» Бабур свернул на красивую дорожку меж двух рядов стройных густо-зеленых кипарисов. В конце дорожки его ожидали ученик Навои Хондамир, историк, и один из самых близких соратников великого поэта, уже давно опирающийся на посох старец Сахиб Даро, задушевные беседы с которым особенно любил Навои.

Сахиб Даро, здороваясь, сказал:

— Мой повелитель, с кончиною несравненного Мир Алишера Унсия стала телом, лишенным души. Вы вернули телу душу! — и низко склонился перед Бабуром.

А тридцатилетний Хондамир, человек с острыми, проницательными глазами, слегка улыбаясь, испытующе посмотрел на Бабура: как этот двадцатипятилетний андижанец ответит на столь изысканное обращение-похвалу? С достойной ли возраста скромностью или с присущей властителю привычкой принимать лесть как должное?

Сердце Бабура было переполнено щемящим чувством грусти, утраты. Не желая искать выспренне-поэтического ответа, Бабур сказал просто:

— Нет, мавляна, это жилище великого Мир Алишера подарило моему телу новую душу. О ней я раньше мечтал, только мечтал.

Хондамир удовлетворенно кивнул головой. И Сахиб Даро был доволен:

— Вы правы, мой повелитель. — Он еще раз поклонился Бабуру. — На всем, к чему прикоснулся великий дух, на всем том лежит его печать. Соблаговолите взглянуть, например, на эти минареты! — и старец торжественно повел рукой сначала направо, потом налево. Бабур посмотрел вслед руке: высокие, сверкающие разноцветными изразцами минареты красовались вершинами в голубизне неба и белизне облаков.

Такие минареты обычно венчают крытой башенкой-беседкой, откуда можно не только призывать правоверных к молитвам, но и просто любоваться видами окрест. Минареты же Унсии, кроме таких башенок, были опоясаны посредине особыми кольцевыми террасами. Их и имел в виду Сахиб Даро:

— Душа Мир Алишера испытывала отдохновение, когда он с высоты взирал на красоту гератскую. Но в старости, повелитель, уже очень тяжело взбираться на высокую башню. Поэтому зодчие по указанию Мир Алишера сделали эти террасы-кольца посредине минаретов.

— Нельзя ли и нам взобраться туда?

— Проводим со всей радостью!.. К западному минарету, просим вас…

Правда, сам Сахиб Даро остался у подножия минарета, а молодые Бабур и Хондамир быстро поднялись по крутой винтообразной лестнице внутри строения и вышли на терраску.

Какая красота открылась отсюда взгляду! Вдали — покрытые снегами горы Мухтар и Исканджа. Внизу речка Инджил — узкий серебристый клинок. На левом ее берегу возвышается знаменитое медресе Гавхаршод-бегим[102] (воздвигнуто еще до Навои), на правом, прямо напротив, не менее знаменитое, уже при Навои построенное, медресе Ихлосия. Неподалеку от него — лечебница Шифоия, она же и медресе: тут лечат больных и одновременно мударрисы учат медицине. А еще поодаль — приют для приезжих и бездомных — Халосия, здание под огромным куполом.

Величественна красота Герата! Плодоносящей была мысль Навои!