— Обещаю, — просто сказал Перелешин, и они пожали друг другу руки.
— Вот и прекрасно, а теперь велите побыстрее разблиндировать мостик.
Во время этой работы к Баранову подошел Чернов, он был как-то особенно торжественно-спокоен.
— Николай Михайлович, — начал он. Видно было, что подполковник пытается говорить шепотом, но оглушенный громом мортир, говорил так громко, что Володя все прекрасно слышал, — позвольте доложить, что в данный момент моя роль, как управляющего аппаратами Давыдова, кончилась.
До сих пор мы ошибались в оценке хода неприятеля, который имеет не менее 14 узлов. Сейчас он так приблизился, что даже во время полета снаряда опять вырывается вперед и уходит из-под бомб. На таком расстоянии мортиры бесполезны.
Над мостиком взорвалась граната, несколько осколков просвистело над их головами, а по палубе запрыгали дробинки, обычные охотничьи дробинки.
— Черт, какой гадостью гранаты заряжают! — брезгливо сказал Баранов, указывая на них Чернову. — Однако, дорогой Константин Давыдович, пока есть хоть какой-то шанс, продолжайте огонь. Теперь вам известна разница в скорости, стреляйте с упреждением.
— Боюсь, что поздно, — сказал Чернов, но в голосе, которым он отдавал команды, была уверенность и решимость.
— Товсь! Пли!
Мортиры рявкнули. Володя увидел облако дыма и кучу обломков, поднятых на корме неприятеля, и уже открыл рот, чтобы издать радостное «ура», когда корпус «Весты» дважды страшно вздрогнул. На юте, среди батареи, взметнулось пламя одного взрыва, затем другого.
— Юнкер, — прогремел голос Баранова, — осмотреть повреждения, доложить о потерях!
Володя бросился вперед, пробежал мимо разбитого вдребезги капитанского вельбота и, миновав надстройку, выскочил на площадку батареи. Первое, что он увидел, была дыра в палубе, из которой вился легкий дымок. Ближайшая к нему мортира, которой командовал Андрей, лишилась половины дула, под ногами путались разорванные взрывом провода. Прямо перед ним лейтенант Рожественский пытался приподнять залитого кровью Чернова. Подполковник что-то говорил, указывая рукой на мортиру. Вдруг его рука упала и он неестественно вытянулся.
«Неужто умер!» — в ужасе подумал Володя и тут увидел Андрея. Сначала, впрочем, заметил только ноги, торчащие из-за станка подбитой мортиры. Невольно замедлив шаги, страшась узнать то, что случилось, он обогнул мортиру. Андрей лежал на спине, устремив остекленевший взгляд прямо на пылающий диск солнца. Его плечи были превращены в кровавое месиво, рядом медленно увеличивалась лужа крови. Вокруг стонали четыре раненых комендора.
Дико вскрикнув, Володя бросился на мостик. По дороге он встретил матросов с носилками и доктора Франковского, но не остановился. Он знал, что для Андрея все кончено.
Увидев его залитое слезами лицо, Баранов понял, что случилось нечто ужасное.
— Андрей убит, — по-детски всхлипывая, лепетал Владимир, — Константин Давыдович тоже, четверо матросов ранены, вельбот разбит…
— А орудия? — страшным голосом спросил Баранов.
— Одно разбито, два целы, — ответил Володя, отвернувшись от командира, схватился за перила мостика и зарыдал. Рука Баранова легла на плечо Володи и стиснула его.
— Не время плакать, юнкер, — услышал Володя суровый, но полный сочувствия голос. — Вы и я, все на «Весте» в любую минуту можем разделить судьбу вашего брата и Чернова. А нам надо выжить и отомстить за них! Отправляйтесь на бак и передайте лейтенанту Кроткову приказ перейти с четырьмя комендорами из его расчета на ретирадную батарею. По дороге пригласите на мостик старшего офицера. Пусть вызовет стрелков на палубу и троих, самых лучших, возьмет с собой сюда.
Слова Баранова вернули Владимира к действительности. Он посмотрел на броненосец, даже на глаз было видно, что он приблизился саженей на 400. И вдруг вспомнил:
— Николай Михайлович, от последнего залпа бомба попала турку в корму, я видел тучу обломков.
— Молодец, — похвалил Баранов, — а теперь бегом на бак!
Старший Перелешин уже окончил блиндирование машины тюфяками и скоро явился на мостик с тремя стрелками. Одновременно вдоль бортов рассыпались матросы с ружьями — им было приказано целить в амбразуры казематов броненосца, откуда высовывались, как было видно в бинокль, красные фески. На юте Кротков и Рожественский заряжали и вручную наводили две оставшиеся невредимыми мортиры.
Над настилом мостика показалась голова боцмана Власова. Почтительно сняв шапку, он подошел к старшему офицеру и, посмотрев на рулевых у штурвала, явно конфузясь, произнес:
— Ваше благородие, дозвольте сказать два слова на ушко?
Перелешин склонился к нему.
— Что, большая пробоина? — спросил он взволнованно.
— Никак нет, ваше благородие, но небольшой пожар аккурат над пороховым и бомбовым погребами на юте. Турецкий снаряд — он наполовину вверху, а наполовину под палубой взорвался.
— Никому не говорил?
— Вот-те крест, — истово перекрестился Власов.
Перелешин торопливо пересказал новость Баранову.