Звездочет поневоле

Фисташковый свет проходил тонким лучом, слабо падая на восточное панно. Под ним же блестела изогнутая кушетка. Все располагалось в скромной библиотечной комнате, где по самому центру за липким от рук столом заседало пять фигур, разностного телосложения, взгляда, позиций, но между ними было то, самое многое, что крепко их связывало. Федот же располагался на яркой кушетке, вытянувшись во все великолепие своего нового атласного костюма. Было воистину смехотворно глядеть на его же сапоги «Аляска».

– Зимняя коллекция, еще в Париже как следует не развилась, а уж на мне… В июльский зной! – констатировал Федот, небрежно почесывая одну из штанин и все более от любви к себе закидывал ноги друг на друга. В наслаждении, глубоко восхищаясь собой, всячески расслаблялся.

– Какая глупость, – стыдливо промолвил Соболь, пряча глаз в потемки своей властолюбивой руки.

– Да, чтобы вы знали, бизнес начинается с хорошего костюма! – уверенно наставил Федот, проверяя на себе качество пиджака.

– Однозначно опоздал. Скольких я знал людей, что так уверенно пророчили. И все же подчеркну, что знал.

Мистер Крестик вздохнул в тишину, ослабевая здоровьем. Последние месяцы он худел по часам, его впалые огромные глаза обернулись чернеющими кругами. Тонкие белые руки не ведали солнца, оттого что стал бояться его, оттого что подолгу носил руки в карманах, опасаясь, отравиться подставленным ему уколом. И вовсе не чистил зубы, воображая, как подмешивают мышьяк в пасту.

В действительности страхи терзали его не напрасно, слишком многое способствовало тому, одно лишь явление самого Сатанинского заставило пересмотреть несчастного свою и без того отвратительную жизнь. Мистер Крестик опирался на слабую руку, воспроизводя сложнейшие воспоминания, едва сглатывая в естестве, трогал шею свою, вдаваясь в недавнее нападение в тот самый момент, когда поблескивали серебристые перышки чешуйки, крутившиеся в более темной стороне библиотеки. «Прелесть» – гласила экспрессивность иероглифов, уходя вместе с ними в очередную звездную ночь.

Звездные ночи уносили мирской караван во мрак торжества. Воздушный ямщик захлебнулся в ярких созвездиях, пульсирует вся поднебесная, теряя свет на плоскости соприкосновений. Смотри глубоко, но ослепнешь. В диковинку фальшивый меценат Леди Скипвис зажала в тонкой руке платок, и ее красный искусственный оттенок щеки словно бардовым обратился. Чудеса? Вряд ли. Эффект долгого просмотра? Нет. Шипит внутренний голос в темноте. Это игра полотна. Мистер Крестик поперхнулся льдом, глядя в приобретенную им подделку. «В стеклянном ящичке остался спирт. Ну-ну, протру мозоль, да и дерну все. Наполни мои коридоры звуком своих шагов», – вдруг так захотелось ему, но в плетеньях корзин не нашлось подходящего фрукта, чтобы угостить ее смирение. И тогда она пришла как Юдифь, с диким мечом в руках, и безжалостно покарала мистера лезвием в шею. «В тот момент я потерял от тебя голову. Поцелуй от меня свой старый носок, тот, что ты штопала под Рождество для камина, тогда я был еще солдатом, очень жаль, что у нас нет детей. Мы бы читали им на ночь Бодлера, приучив к стихотвории, и тогда бы, возможно, мудрость посетила бы их на заре жизни без сожалений. Все та, солидная дама, что не из дешевых, о которой нам только мечтать при всем состоянии дел». Ночь утрировала свой истинный цвет. Глаза мистера Крестика печально глядели в синюю гуашь окна. Начался первый июльский дождь, и тот, кто сидел один на один со своим настроением, внезапно разволновался. Галстук ослаб, он только прикоснулся к нему своей влажной рукой. После себя он всегда оставлял отпечатки пальцев, будь то редкая мебель иль салоны кортежа. «Нервы… Мои изъеденные нервы», – шепталось как-то само собой. Кто-то вставил заветный ключ во входную дверь, и он оцепенел в ожидании чего-то сущего неопределенного.

«Вся вселенная, что во мне обернулась рассерженной фреской. Микеланджело. Вот так глядит страх в самое дно тебя. Некуда деться».

Дерево, что росло напротив окна, стало биться в стекло предупрежденьем, он оглох на секунды, и в золотую гостиную вошла темная тяжелая фигура – «Инкогнито». Было весьма странным, что некто, свободно вошедший в квартиру мистера Крестика, этой пропаренной летней ночью снял с себя соболиную шапку и бренно скинул с плеч богатую шубейку. Крупная сильная фигура почти достигала висящего под потолком ампира. Во мраке темной комнаты светились камни, что украшали его множественные перстни. Инкогнито кашлянул хрипотцой и, надменно прищурившись, взглянул в самое дно испуганной жертвы.

«Как живешь?» – дремучим голосом ополоснул неизвестный, испытывая дальнейшую минуту.

«Я не знаю вас… Я бы мог сказать, подите прочь, но я не знаю вас… Мне очнуться нужно», – и худощавый человек, манерно закрылся рукой, одновременно вспоминая, что прошлой ночью ему приснился развратный сон и что, видимо, сейчас он явно перебрал.