Звездочка-Во-Лбу (Чакра Кентавра)

Снаружи послышался шорох — возвращался Кукушонок. Юрг отступил на шаг, повернулся, бегом пересек пещеру и исчез прежде, чем Гаррэль смог его увидеть…

И вот — ступени. Бесчисленные, плавно вьющиеся вокруг центрального ствола башни, огражденные частой резной решеткой, сквозь которую не просунуть ни клюв, ни коготь. Но крэги и не нападают, хотя многотысячной стаей уже собрались вокруг башни. Знают, что человек идет добровольно, и не торопятся. Может быть, они были бы рады, если б он шагал вверх помедленнее: ведь это так упоительно — чувствовать в своей власти то единственное существо, которое посмело восстать против них! И они купаются в лунном свете, они позволяют себе напевать, свиристеть, шелестеть крыльями, ворковать — море хаотических звуков… и редкий удар крылом по решетке, чтобы человек вздрогнул. Но он даже не глядит в их сторону.

Он не прошел еще и половины пути, когда небо на востоке стало светлеть. Юрг прибавил шагу. Это он здорово придумал — взобраться на башню. Еще столько же вверх по стремительно бегущим ступеням — и он обессилеет, задохнется, и будет не так мучительно жаль своего молодого, натренированного тела, которое против воли будет восставать и требовать борьбы. А борьбы не получится. Свое он уже сделал — начал. Раскачал. Растревожил. Теперь остается только уйти — ласточкой в рассветную голубизну, пьянящую пронзительной ночной свежестью после затхлости подземелья.

Он облизнул пересохшие губы. Вот этого он не предусмотрел — не захватил хотя бы фляжку с водой. Ну, есть еще надежда, что найдется что-нибудь в чеканной, как серебряная шкатулка, закрытой коробочке центральной площадки. Он обещал Сэнни, что устроит там кафе, как на Останкинской башне…

Нет, не надо! Ни одной мысли о Сэнни, иначе ноги не пойдут.

Он рванул на себя дверцу — как-то они здесь ужинали, должна же сохраниться хоть одна бутылка с водой — и тут же услышал за спиной яростный треск: крэги взламывали решетку. Забеспокоились, гады, — ведь отсюда вниз ведет лифт, не поздно и передумать… В маленькой комнатке было темно, фонарика он тоже не захватил, но питье нашлось само собой — он чуть не упал, наступив на бутылку. Отбил горлышко. В нос ударил терпкий, пьянящий запах каких-то ягод — живой сок, словно кровь самого зеленого Джаспера… Жить бы и жить на этой планете да радоваться, если бы не эти захребетники. Ну, что взбесились? Никуда он от них не собирается убегать. И что они так взъелись, ведь у них-то ничего не отнимается, в любом случае джаспериане будут дарить им необжитые планеты — с их-то способностями это раз плюнуть… Ах, да, власть. Крэги потеряют власть. Ишь, как они беснуются ради сохранения этой самой власти…

А крылатые дьяволы и в самом деле бесновались. Неотличимые друг от друга в предрассветной темноте, они в слепой ярости разгонялись и ударяли грудью в прогибающуюся деревянную решетку. Еще немного, и она треснула бы под напором этих пушистых существ, невесомость которых стократно множилась на скорость и бешенство, но в этот миг верхняя дверца закрытой площадки откинулась, и темная широкоплечая фигура с шапкой светлых волос, вспыхивающих соломенным заревом под узкими лучиками предутренней луны, еще быстрее прежнего заскользила вверх по крутым ступенькам. Теперь он уже окончательно был в их власти — неосторожный чужак, посмевший так близко подобраться к их тайне и возомнивший себя безнаказанным… Он сам выбрал себе смерть — что ж, в бесконечной своей милости крэги простили ему эту дерзость. Но не больше.

Край неба пронзительно зазеленел на востоке, когда пришелец с Чакры Кентавра добрался, наконец, до последнего пролета лестницы. На несколько секунд он замер, вобрав голову в плечи — то ли его обуял последний страх, то ли он намеревался дождаться первого луча солнца… Но в следующее мгновенье, решившись, он распахнул дверцу, ведущую на верхний балкон, прикрыл глаза руками, чтобы не видеть многотысячную стаю крэгов, планирующих вокруг основания башни в ожидании своей жертвы, и, разбежавшись, камнем ухнул за низенький парапет — в холодную рассветную глубину.

С крысиной яростью стая ринулась на него, вкладывая в удары когтей и клювов всю свою неуемную злобу…

А спустя еще немного времени принцесса Сэниа, захлебываясь слезами какого-то страшного, но не запомнившегося сна, открыла глаза, пробудясь внезапно и облегченно. Привычная масса шелковистых перьев одела ее голову и плечи, и она увидела себя в своей опочивальне замка Муров.

Гаррэль, бледный, как алебастр, застыл на пороге.

— А где же… — начала она и осеклась.

Ее возвращение в замок, предупредительность дожидавшегося ее пробуждения крэга, свобода Гэля… Все это могло быть куплено только одной ценой — той, которую потребовали эти крылатые деспоты.

Она не закричала — она была принцессой королевского рода владык Джаспера. Она только глядела на Гаррэля, юношу с пестрым крэгом, и не видела его.

— Принцесса Сэниа, — проговорил он, и это не был юношеский голос. — Я беру тебя в жены и не завещаю никому, потому что никто не будет любить тебя сильнее, чем я.