Звездолет «Черничная Чайка»

– Действительно, потом. Погода не соответствует высокой антропометрии нашей Анжелики. У нее голова действительно, как из мрамора. Такая круглая, такая крепкая. Вот выйдет солнышко – и вы ее сразу нарисуете. Можно даже, чтобы из пены выходила, я не против. Но, судя по погоде, из пены ей еще не скоро придется выйти. К тому же у вас тут полно всяких…

Я хотел сказать, что тут полно всяких гигантских крокодилов и свирепейших бегемотов, и вообще неизвестно какой враждебной фауны… но промолчал почему-то. Про бегемотов. Про другое спросил:

– А где ваши картины, кстати?

Деревянский вздохнул. И мне сразу кисло стало. Потому что понял я, что картин нам не видать. Как Авроре своего затылка.

– Увы, – подтвердил мои опасения Деревянский. – Они утеряны. Я хранил полотна в особом термоконтейнере, но в этой буре…

Деревянский кивнул на бочку с водой.

– Утеряны. Увы. Увы.

– Как жалко, – чуть ли не всхлипнула Аврора. – Наверное, это было чудо…

– Чудо… – мечтательно сказал Деревянский. – Это вы чудо, Анжелика. Не знал даже, что в наши времена такое встречается…

– Да уж, – буркнул я, – чудо, просто мама дорогая…

Еще чуть – и Аврора забросит все наше пиратство и заделается просто натурщицей, музой какой-нибудь бритой. Она, значит, будет из пены выходить, а этот Деревянский будет ее рисовать маслом.

Да пусть хоть салом рисует, мне-то что?

– Знаете, Анжелика, я думаю, что вам надо обратиться к культуре. Судя по вашему облику, вы…

– Дождь, кажется, усиливается, – кашлянул я. – Так и просидим тут неизвестно сколько.

– Да, – очнулась Аврора, – дождь усилился. Как будем выбираться?

– Вы куда-то спешите?

– У нас скоро практика начинается, надо успеть.

– Не переживайте, это ненадолго. Насколько я помню…

Деревянский сделал паузу.

– Насколько я помню, это ненадолго. Больше суток такие дожди не длятся. Так что завтра вы сможете отправиться… В космопорт. Вы ведь туда прилетели?

– Ага. Туда.

– Ну вот, завтра и отправитесь. Если…

Деревянский замолчал. Странный тип, все время замолкает и начинает о чем-то думать. Хотя художники, наверное, все такие. Загадочные. Непредсказуемые. Конечно, не такие загадочные, как я, но все же.

– Что-то странное происходит… – Деревянский поглядел в потолок. – Знаете, я просто чувствую…

Я же говорил! Говорил, что они первые с кораблей бегут! Наверное, этот тоже пытался, а сейчас рассказывает нам байки про камни и про то, как он на берегу очнулся и весь в бессознательности.

– Тут вообще у вас все необычно, – я потопал по полу. – Планета художников, все натюрель, как в каменном веке. Керосиновые лампы… А керосин где добываете?

– Керосин? Не знаю… Я у Корсака беру, а он, кажется, сам выгоняет. Или возгоняет…

– А зачем такие ворота? – поинтересовался я. – И вообще… Избушка похожа на крепость, бревна в два обхвата. От кого оборонялись?

– От бегемотов, – не задумываясь ответил Деревянский. – Такие любопытные твари, вечно лезут. Я по наивности прикормил пару штук поначалу, а они вымахали… Шаловливые ребятишки, прибегают, ломают двери… Пришлось меры принимать.

– Да, бегемоты – это тяжело…

– Они абсолютно безопасны. Только неуклюжи, все ломают…

– А вы их солью, – посоветовал я. – Зарядите дробовик и пальните, больше никогда не придут.

– Не могу, – горестно вздохнул Деревянский. – Не могу, они такие милые…

– Коллега Аут склонен к радикальным решениям, – пояснила Аврора. – Он…

Она не договорила. Вернее, я не дослушал. Потому что ворота сотряс мощный удар. Брус, закрывавший дверь, выдержал, лампа, висевшая на стене, обрушилась прямо на мою голову.

Как всегда, на мою голову.

Очнулся я секунд через двадцать. От тишины. Сначала я подумал, что дождь кончился, но потом понял, что это я оглох. Надо мной стояли Деревянский и Анжелика… то есть Аврора, они переговаривались и размахивали руками. В голове что-то щелкнуло, и звук вернулся.

– … было такое? – спросила Аврора.

– Не знаю, – ответил Деревянский. – Похоже на бегемота… только…

Второй удар был сильнее первого. Ворота опять не подкачали, брус выгнулся и выдержал. Лампы нет. Они посыпались со стены, я уклонился, живописец Деревянский тоже, Авроре попало по голове, но ущерба не причинило, пострадала скорее лампа – стекло разбилось, и керосин растекся по полу.

И тут же вспыхнул.

У меня загорелась рука, Аврора завизжала и принялась меня топтать. Вероятно, она собиралась так меня потушить, но получалось плохо, два пальца мне сразу сломала, и даже, кстати, не извинилась впоследствии. Когда я почувствовал, что начал ломаться и третий, я сказал:

– Послушай, Аврора, ты не могла бы сойти с моей конечности?

Она отпрыгнула, раздавила еще одну лампу, остальные светильники тоже принялись взрываться, и через минуту избушка оказалась заполнена огнем.

Деревянский стоял истуканом. Рот раскрыл, смотрел на происходящее. Я между тем начал гореть уже серьезно, уже больно было. Принялся кататься по земле, и тут же мне в спину воткнулось множество осколков, что не доставило мне никакого удовольствия.