Звездолет в лесу

— А может, он шпион? — спросил я.

— Не похоже, — серьезно ответил Сорокалет. — То, что он делает, у нас никто делать не умеет. И ни к чему. Наши с тобой изобретения не представляют никакого секрета. Через несколько месяцев или лет о них можно будет прочитать в любом журнале или увидеть их на практике. У меня другая версия…

— Инопланетяне! — сказал я. — Летающая тарелочка.

— Упрощенно говоря, так.

— А я еще вчера с ребятами спорил, — сказал я. — Потому что я противник летающих тарелок. Я думаю, что это миф двадцатого века.

— Для меня это сейчас не миф, а рабочая гипотеза, — сказал Сорокалет. — Я основываю ее на том, что если нигде на Земле люди не могут красть мысли, то, значит, это делают люди, которые живут не на Земле.

— Тогда пошли, — сказал я.

— Куда?

— В милицию. Поднимем милицию на ноги. Опасный пришелец в Москве! Ворует мысли.

— И знаешь, что они тебе ответят, Бабкин?

Я немного подумал и как здравомыслящий человек вынужден был признать:

— Они вызовут врача. Но если я буду не один…

— Тогда они вызовут двух врачей.

Я задумался. Сорокалет был прав. Я бы на месте милиции не поверил и десяти свидетелям, если они говорят, что у них украли мысли. Может, мыслей и не было? Я даже попытался еще раз вспомнить, что же такое я изобрел. Оказалось, ничего не изобрел. Птичка наконец улетела.

— Выход один, — сказал Сорокалет. — Найти его и упросить…

— Упросить — из этого ничего не получится, — сказал я. — С вором так не разговаривают. Он у нас украл. Мы у него — отнимем!

— Что ты! — Сорокалет смутился. — Это же опасно.

— А вы подумали, что он сейчас ходит по Москве и продолжает свое черное дело? Каждая минута опасна. Если так будет продолжаться, то через неделю мы все останемся без мыслей. А вдруг он не один?

— Но как мы отнимем?

— Еще не знаю.

Я понял, что практически куда лучше приспособлен к жизни, чем великий изобретатель Сорокалет. Он, наверное, и не дрался никогда.

— Сначала его надо отыскать. А потом будем действовать.

Сорокалет печально вздохнул:

— Ты представляешь себе масштабы Москвы? И один человек… всего один. Ничем не выделяется.

— Ничего подобного. Выделяется, — сказал я. — У него черный саквояж. Давайте рассуждать.

— О чем?

— Мы же с вами изобретатели. Мыслители.

— Бывшие.

— Отнимем саквояж — отнимем и мысли. Чудес не бывает. Этот пришелец — вполне реальный. И он не каждую мысль тянет, а только ту, что ему нужна.

— Почему ты так думаешь?

— А скажите, кто-нибудь еще из ваших коллег жаловался?

— Нет, никто… насколько я знаю.

— А я сейчас проверю. У вас двушка есть?

Сорокалет смотрел на меня с уважением. Нет, он не организатор, он только мыслитель.

Я взял у него двушку, и мы пошли звонить. Мы позвонили к нам в Дом пионеров. К телефону подошел Женька Симон.

— Симон, — спросил я, — с тобой ничего не случилось?

— В каком смысле?

— Как твой вечный двигатель работает, ты помнишь?

— Конечно, — сказал Симон. — Мы делаем бесконечную цепь и в ее звенья вставляем полушария, наполненные водой…

— Хватит, — сказал я и повесил трубку. Потом я обернулся к Сорокалету, который переминался с ноги на ногу, и сказал: — Моя версия была правильной. Им нужны не все мысли.

— Да, разумеется, — сразу согласился Сорокалет.

А я подумал, как мне его жалко. Вот мне куда легче. Пройдет какое-то время, даже если мы и не поймаем этого похитителя, и я снова чего-нибудь изобрету. Ведь у меня вся жизнь впереди. А ему трудно. Он уже пожилой, ему под сорок. У него положение, ученики, семинар, на него люди смотрят, а он им ничего ответить не сможет. Нет, решил я, так я этого не оставлю. Расшибусь, а верну доброе имя и великие мысли знаменитому изобретателю.

— Поехали ко мне домой, — сказал я.

— К тебе? Зачем? Я лучше к себе пойду.

— Мы возьмем Руслана. Он нам поможет.

— А кто такой Руслан?

— Мой лучший друг.

3

Сорокалет отказался подняться ко мне. Я не возражал. У меня, как всегда, беспорядок, который создаю не только я, но и Настасья. Моя старшая сестра так глубоко влюблена, что забыла, как моют посуду и подметают пол. Приходится мне самому, чтобы не было лишних семейных сцен, брать на себя ее обязанности.

Руслан обрадовался мне, соскучился. Мы все в доме очень заняты. Мать на работе, Настасья любовью, а я изобретательством, и ему достается мало ласки. Раньше, когда Руслан был щенком, я его обучал, надеялся, что он научится считать и, может, немного говорить, но все окончилось неудачей, и поэтому я занялся другими проблемами.

— Руслан, — сказал я. — Ты уже большой и умный пес. Твои сопородники плавают у берегов Ньюфаундленда и спасают рыбаков. Ты же зазря жуешь кости. Теперь от тебя зависит судьба человечества.

Руслан склонил большую черную печальную голову, обидевшись на мой упрек. Но перспектива помочь человечеству его утешила, и он побежал к двери.

Сорокалет маялся у подъезда и при виде Руслана отпрянул, чуть не упал.

— Не бойтесь, — сказал я. — Руслан не кусается.

Сама мысль о том, что можно кусать другое живое существо, была для Руслана настолько же отвратительна, как и для меня. Руслан даже ахнул.