Звездопад

Мы остановили быков у ворот и широко распахнули обе створки.

Потом я тихонько тронул быков. У самых ворот Гви-ния дернулся в сторону, и ось арбы задела одну из створок. Раздался треск.

— О-о-о-хо-о! — закричал я и стегнул животных. Они попятились назад.

— Куда смотришь?

— Ладно, не учи…

— Подай еще!

— Да ну тебя!..

Арба въехала обратно во двор, не задев на этот раз за ворота. Тогда я обеими руками ухватился за передок арбы и, не давая быкам свернуть в сторону, вывел их на улицу. Потом вернулся обратно, плотно закрыл ворота и приладил сломанную планку.

Намотав на руку яремную веревку, Гоча осторожно вел арбу.

На проселках и в поле было пустынно. Вдоль опушки леса мы ехали по аробной колее, потом через длинные кукурузные поля, недавно прополотые ровными рядами. Сквозь гущу ольшаника и ивняка посверкивала на солнце река, сильно обмелевшая за лето. Она тихо плескалась на каменистых перекатах. Далеко в лощине виднелась крыша мельницы.

Вот и распутье. Одна дорога сбегает на мельницу, другая через речку забирает вверх-вверх по взгорью, засеянному люцерной. За взгорьем железная дорога. У дороги — чайные плантации.

Гоча придержал быков.

По дороге, ведущей с мельницы, навстречу нам катилась арба.

— Что делать? — спросил Гоча.

— По-моему, лучше свернуть, — ответил я.

— Верно…

Мы спустились под гору, осторожно переехали через речку и стали подниматься по крутому откосу.

— Налегай на передок! — сказал я Гоче: отец всегда делал так, стараясь помочь быкам.

Но быки и без того легко катили в гору порожнюю арбу.

Мы проехали берегом реки в стороне от аробной колеи и за покосами, где начинался поросший осокой склон, вывели быков в поле.

Вокруг ни дороги, ни тропинки. Ни души.

— Здесь подходяще! — сказал Гоча и, не дожидаясь моего ответа, остановил быков.

Я принялся развязывать супонь на быках, но оказалось, что сделать это не так-то легко. Отец, бывало, потянет за конец петли, и бык свободен. Мы же так затянули узлы, что теперь они не развязывались.

— Погоди, — сказал я Гоче. — Ты придержи волов, а я попробую зубами.

Я присел на корточки у передних ног Гвинии и стал зубами развязывать узел. Гвиния недовольно мотал головой, но Гоча несколько раз осадил его.

Наконец мы распустили узлы, впрягли животных в плужное ярмо и железной цепью присоединили соху.

— Ну, давай, Гоча, только не слишком быстро, — сказал я, берясь за ручник и стараясь вогнать плуг в землю.

Быки тронулись. Сошник цеплялся за сорняки и корни.

Сбитый целик не поддавался. Я отшвырнул плеть и обеими руками взялся за ручник. Сошник все скреб по земле, плуг подпрыгивал и трясся, подрезая корешки трав и волоча меня за собой.

— Э-э-эй! — зашумел я. — Эй! Останови быков, Гоча! Упаду!

Меня кидало из стороны в сторону, ударяло о чапыгу, но я не выпускал ручник.

Гоча взмахнул плетью, животные остановились.

— Что? Не берет?

— Не берет, и быков никак не сдержим! — крикнул я. — Потише веди, что ли.

— Потише, потише… так они меня и послушались!

— А не послушаются, бей по морде!

— Ладно, ты лучше пятку плуга прижимай. Земля-то целенькая да и уковалась без дождей.

Я снова изо всех сил налег на ручник и, широко расставив ноги, крикнул:

— А ну, пошел!

Быки медленно тронулись.

Я попробовал левой ногой надавить на пятку плуга, но, когда мне это удалось, я потерял равновесие, плуг накренился и сошник выскочил, выворачивая мелкие комья. Я опять нажал на пятку, отвал с натугой ушел в землю, но тут Гоча, который пятился задом, влез в колючие кусты, и быки стали.

— А, черт подери, заворачивай обратно!

Гоча завернул в сторону черного быка. Я потащил ручник на себя, но на этот раз отвал основательно ушел в землю — засел намертво. Между тем Гвиния заходил все дальше, а черный бык задними ногами упирался в грядиль и выгибал спину. Гвиния лягнул его и отпрянул в сторону.

Дело могло плохо кончиться. Я рванул рукоять. Грядиль накренился, плуг выскочил из земли. Мне показалось, что от натуги у меня затрещал позвонок, и, когда мы встали на новую борозду, меня душила злоба на собственное бессилие.

Теперь черный вол тянул изо всех сил, боясь еще раз зашибить ноги, но разве мог Гвиния выпустить его вперед? Быки почти бежали, а я, ухватившись за ручник плуга, мотался из стороны в сторону и еле удерживался на ногах.

— Эй, потише! Слышишь, потише!

— Не выйдет потише, пока сошник не загонишь!

— Загонишь с таким погонщиком, как же!

— Я-то при чем? Веду как по струнке. Или борозду сломал?

И тут отвал, вывалив большой ком, выскочил из земли, пробежал вхолостую и свернул на сторону. Я споткнулся о вывернутый ком и со всего роста ткнулся носом в землю, даже рук не успел подставить. Сразу вскочил и кинулся за плугом, боясь, как бы Гвиния не порезал ноги о сошник. Но Гоча умудрился остановить быков. Я поднял плуг, чувствуя во рту теплый солоноватый вкус. Облизнул губы — из носа текла кровь.

Гоча молча смотрел на меня.

— Иди! — закричал я. — Чего стал? Иди!

Гоча все смотрел на меня, но быки сами налегли на ярмо.

— Иди! Иди! — Я шатался, падал, поднимался и бежал за плугом. Кровь капала с подбородка. — Иди, не останавливайся! Пошел! Пошел!